О пользе ограничений и опасности подмены духовной жизни – архимандрит Маркелл (Павук), духовник Киевских духовных школ, преподаватель аскетики.
Фото: © Наталья Горошкова/Православная жизнь
– Отче, в преддверии Великого поста хотели бы поговорить о пользе воздержания и ограничений. В основном пост рассматривается как гастрономическое воздержание, нам же хотелось поговорить о воздержании чувств и эмоций. Затронем старую, но актуальную проблему.
Проблема влюбленности в монахов и священнослужителей не нова, не так ли? Она существовала и сто лет назад, и ранее.
– Такое случалось и ранее, и сегодня есть в Церкви. Например, митрополит Никодим (Ротов) вспоминал, когда он был еще молодым иеромонахом и служил в одном из сельских приходов, девчонки прямо облепляли окна его дома. Им было интересно, чем монах занимается вечером. (Улыбается.) Вот такое было искушение у человека. Ему пришлось попросить архиерея, чтобы его перевели в другое место.
Протоиерей Глеб Каледа в книге «Домашняя церковь» называет девушек, женщин, которые увлекаются монахами или священниками, – рясофилками. Он советует решительно с этим бороться, пресекать подобные отношения, потому что они не во спасение души ни для одной, ни для другой стороны.
– Какова причина таких нездравых отношений?
– Все мы нуждаемся в заботе, в особом отношении, в любви. Священник – пастырь по своему призванию и послушанию – старается каждому человеку уделить сугубое внимание, вникнуть в проблему, помочь разобраться в неурядицах семейных отношений и других вопросах. И такое внимание зачастую воспринимается в искаженном свете.
Сегодня проблема отношений остро стоит во многих семьях. Люди не могут правильно выстроить домашнюю церковь. И когда приходят к священнику со своими вопросами, тем более если батюшка молодой, привлекательный, ему открывают душу. Пастырь же находит подходящие слова – и волей- неволей человек начинает увлекаться внешностью, красотой, голосом, разными достоинствами священнослужителя. И это, в конце концов, приводит к тому, что прихожанин перестает надеяться на Бога, а полагается исключительно на объект, которым увлечен.
– И не к Богу в храм приходит, а к этому священнослужителю…
– Да. И ищет не Богообщения, а общения с конкретным священником. Случается катастрофа – подмена Христа, подмена духовной жизни.
Эти отношения построены не на каком-то самоотвержении, а на исключительно душевных человеческих ощущениях. И самое страшное, что они воспринимаются как сугубое действие благодати Божией.
– Какие известны примеры из церковной истории?
– С подобной проблемой столкнулся такой великий святой, как Иоанн Кронштадтский. Вокруг него образовался круг любителей, преимущественно женского пола. Они бегали за священником толпами, проходу не давали. Дошло до того, что его начали соотносить с Христом, и даже были такие люди, которые хотели святого распять.
– До чего доходит фанатизм…
– Подобное случилось и с отцом Тихоном (Агриковым), известным духовником Троице-Сергеевой Лавры. За ним буквально гонялись поклонницы. Таким образом еще и спецслужбы КГБ его специально провоцировали для скандала. Священнику приходилось скрываться от этих женщин, которые его провоцировали, не давали возможности заниматься своими делами, служить.
Это щепетильная, острая, непростая проблема.
Федор Михайлович Достоевский описывает историю, произошедшую с иеродиаконом Нилом – реальным насельником Троице-Сергиевой Лавры. В его келье хранились личные ценные вещи одной поклонницы, которая ему всячески помогала, боготворила.
Но была и вторая горячая поклонница. И однажды, когда иеродиакон ушел на службу, одна из этих женщин осталась в его келье, а в это время пришла другая, у которой тоже имелся ключ, и увидела первую лежащей в кровати монаха. Случился скандал. Одна обвинила другую в краже. Был суд. Эти события просочилось в светскую прессу, что, естественно, дало повод для великого соблазна среди верующих.
– Достоевский на тот момент был уже человеком глубоко воцерковленным?
– Да. Миновала бурная молодость, прошли революционные увлечения. Достоевский стал православным верующим консервативных взглядов. Он пишет, что на суде заслуженно освистали монаха, но акцентирует, что во всем Промысл Божий: хорошо, что этот гнойник сейчас вскрылся и отцу Нилу не придется больше лукавить и вести двойную жизнь. Он может покаяться или просто уйти из монастыря и служить в миру, не обманывая ни себя, ни других.
– Наверное, все священники с этим в той или иной мере сталкивались, особенно молодые.
– Безусловно. Отец Глеб Каледа советует: «Не дайте повода ищущим повода». Если такие искушения случаются, то нужно их не медля пресекать и советовать той или иной прихожанке идти в другой храм.
– Важно, когда священник сохраняет трезвомыслие в этом вопросе и сам не впадает в прелесть. Бывают случаи, когда монах поддерживает такое чувство у прихожанок и купается в нем. Ему приятно внимание. Нужны духовные силы монаху, чтобы уйти от такого соблазна.
– Сегодняшнее непростое и нестабильное время откладывает отпечаток на все сферы жизнедеятельности. Особенно важна нынче борьба за сохранение целомудрия. Нужно понимать, что все начинается на уровне помыслов, и незаметно человек все глубже и глубже проваливается в эту трясину. Поэтому нельзя допускать и в мыслях такие влечения. С этим как с огнем играть нельзя. Велика ответственность каждого пастыря за погубленные им души.
– Беспорядок и хаос в стране вносит беспорядок в души. Люди теряют почву под ногами. То, что было ранее незыблемо – верность, чистота, сегодня высмеяно и обесценено.
– Почему это происходит? Почему многие люди себя ощущают одинокими, в том числе в семье?
Это связано со всем нам присущим самолюбием. Мы думаем, что нам все должны, что муж/жена особой любовью, заботой обязаны облечь. При этом каждый из нас забывает, что нам самим следует отдавать любовь, а не ждать её от других, важно самим нести её своим близким и в мир, жертвовать собой.
А где царят корыстные отношения, наступает кризис, разрастается тотальное неудовольствие. Там нет любви.
– Кто-то сказал, что у любви есть один глагол – отдавать.
– Жертвенные отношения, самоотдача могут формироваться только на основе правильной веры в Бога, с понимания высшего смысла любви, а когда вера слабенькая, тогда возникшее из-за каких-то пустяков недоверие быстро разрывает семейные узы и люди начинают искать увлечения на стороне.
– И обманчиво считают это высшей любовью.… Хотя к тому же присутствует эгоистическое желание получить от священника внимание к своей персоне, почувствовать особое расположение.
– Это прелесть, а не любовь. Если бы влюбленная особа думала о душе священнослужителя, она бы не вредила ему своим ненужным вниманием и недопустимой привязанностью.
– Повсюду наблюдаются закостенелый эгоизм, мы не хотим себя хоть в чем-то ущемлять. Есть монахи, которые ведут «гламурную жизнь» похлеще, чем в миру…
– Современному человеку сложно понять, зачем ограничивать себя. Я недавно общался со священником, который служит в одной из преуспевающих западных стран. Он рассказал: когда говорит людям, что нужно поститься, ограничивать себя, смиряться, чтобы побороть ту или иную страсть, они обижаются и некоторые перестают посещать храм. Люди не воспринимают аскезу, хотя соглашаются, что нужно добрые дела делать, социальным служением заниматься, но только не отказывать себе ни в чем, ничем не ограничивать.
В результате – большой процент слабоумия и помешательства. Люди, которые себя ни в чем не ограничивают, у которых нет никакой мотивации для преодоления себя, ради духовного возрастания, нередко сходят с ума. Здесь скрывается основная причина так называемого старческого маразма.
– Аскеза нынче непопулярна, считается архаизмом. Вам, преподавателю аскетики, как удается рассказывать молодым людям о необходимости таковой сегодня?
– Я читаю курс по аскетике, вводная часть – это обоснование дисциплины, её функционального значения. На аскетике строится Православие, это основа основ. Но, повторяюсь, сегодня, как никогда трудно говорить об аскезе.
Ограничения никому не нравятся. Жить и не напрягаться – кредо молодых людей.
Это ложное чувство жалости к себе, разрушительное по сути, не позволяет человеку развиваться.
И если человек себя не ограничивает ни в чем, он неизбежно станет жестоким, равнодушным, неспособным сострадать, сорадоваться. И любые отношения и вся его жизнь тогда имеют исключительно корыстный характер.
Когда же человек перестает отличать зло от добра, когда он зациклен на своей персоне, он становится болен и опасен для общества.
Беседовала Наталья Горошкова
Предлагаем вашему вниманию три монолога. Они очень разные, но тема, которая их объединяет - одна. Герои повествования говорят о любви, говорят в меру своего понимания, душевных сил. Возможно, по причине разноплановости этих рассказов нет в них морали или очевидных выводов. Выражаем робкую надежду, что тонкий и мудрый читатель сам восполнит недостаток авторского текста и вынесет для себя пользу из этих коротких, почти невыдуманных историй.
Стерва несчастная
(разговор со стоматологом)
Когда-то давно я любила. Я была тогда студентка мединститута, красавица и умница. Влюбилась в парня - шикарного, любимца женщин (педагогини тоже млели изо всех сил). И тут он уходит в православие с головой и женится на рыхлой и скучной Клаве. Сейчас, знаете ли, у них восемь детей, живут все в тесной панельной «трешке», лечит он свою Клаву без конца, носит, не снимая, рясу и вместо непокорных кудрей у него гладкая голова и хвостик на затылке. Уфф.
Я была ранена, признаюсь. Но оклемалась… Оклемалась - и полностью: я борец по натуре. По окончании меда из города уезжать - ни-ни. Вышла замуж за Леню - он москвич, и про него не зря говорили, что, мол, надежный человек. Он меня любил сильно. Вы не подумайте - он умный, с ним поговорить можно обо всем, но как месяц проходит и надо с ним ложиться в постель!.. Тут я делаю насилие над собой, называемое супружеским долгом.
Леня сначала был всем доволен, потом стал все больше мрачнеть, и к тридцати пяти завел себе, простите за выражение, «шмару» какую-то. Я, как узнала, стала гнать его из дома. Он не ушел! Ходил мрачный, похудел, а потом расстался с ней окончательно. Не ушел, зануда.
Понимаете, у меня туго с любовью. Все мои мужчины - я их не люблю совсем. Приятное разнообразие, а любви нет! На какое-то время мне хватает эмоций от их любви, а потом надоедает. Любовник - это не муж, выгнала - и все.
Работа у меня хорошая, в солидной клинике, приличные деньги зарабатываю, внешность сохранила. Семья неплохая по нынешним меркам: двое сыновей, муж не менее преуспевающий. Только все это не важно. Если бы мне встретить настоящее чувство… Я бы ни на что не посмотрела: собственные дети не помеха, все равно - женат он будет или нет. Мне 40 лет, а любви нет! Я жду любви. Напряженно жду любви
И, вот хоть убейте, не понимаю, почему ваши попы не разрешают любовников. Это же естественно, ничего греховного в этом нет. Когда ждешь любви, как же иначе понять, что она пришла?
Бар «Надежда»
Я - православный человек. Не такой уж молитвенник, так, средней руки, как все. Я системный администратор, люблю хорошую книгу, но больше всего, разумеется, «висну» в интернете., Русский патриот и при этом не пью - особенно пиво по пятницам с коллегами, - постный день все ж. Я к этому «подвигу» долго шел. Все наши отработают неделю - и идут в бар «Надежда»: рефлексировать, дела обсуждать, отдыхать и расслабляться. У нас так неформальное общение протекает.
Я был не чужд такому отдыху, признаюсь. Ну что особенного, скажите, что люди сидят вместе, выражают друг другу, как они рады, что у них такой классный коллектив, танцуют помаленьку, пьют пивцо и потом, полностью довольные, расходятся по домам.
Однажды пришла к нам в офис устраиваться на работу такая маленькая брюнетка - Светка. Я тогда еще пошутил, что имя тебе не то дали: надо было не Светиком, а Жучкой, уж больно черна ты, девушка, и глазки такие угольные, и брови... А волосы - и вовсе, как вороново крыло. Признаюсь, пошутил неловко, но она шутке моей не обиделась, зарделась. Оказалось, что у нее очень нежная кожа, - сама смуглянка, а румянец розовый.
Я не сразу понял, что влюбился. Этому как раз наши посиделки корпоративные помогли. Мы так разговорились с ней, что просто ну родня - и все. Поймите меня правильно - я ее не вожделел, вернее, тогда этого не было. А была такая привязанность, родство душ, нежность. Хоть что говорят про мужчин, что мы - самцы и так далее, - неправда это. Мы ждем такого вот, любовного общения, чтобы сердце к сердцу.
В тот раз мы со Светой ничего грешного не сделали. В понедельник я ее как встретил - боялся ей в глаза взглянуть, странным образом смутился. Но вижу: она так открыто, мило мне улыбается. Юра, говорит, ты мне снился.
С тех пор я и осознал, что люблю. Духовнику своему рассказал, что встретил чудесную и нежную, такую «родную душу». Батюшка призвал к ответственности за свои чувства. Просил держать себя в руках, наверное, понял, что у меня серьезно все и что в жизни что-то назревает большое и важное.
Но не случилось ничего большого. В пятницу мы, как всегда, в «Надежду» отправились. Было здорово, но несколько более шумно, чем обычно и накурено сильно. Танцы со Светой просто обжигали мне душу. Выпил много. Конечно, потом мы с ней пришли ко мне домой… и все случилось.
Знаете, я не ханжа: когда люди в офисе или мои неправославные друзья вместе сходятся и живут вне брака, я понимаю - они по-другому не умеют любить. Но я-то думал, что я умею, что все будет у нас со Светой как в сказках: венец, дети там, и все, что полагается.
Не вышло. Мы теперь - сожители. Зачем говорить громкие слова? «Гражданский», «партнерский» брак или как еще именуют этот блуд? Мы живем как кошка с собакой, но при этом друг без друга не можем. По крайней мере, я без нее существовать не могу. Женился бы давно, но она мне не позволяет.
Не причащаюсь, конечно же, нет. Духовник сказал бывать у исповеди, а вот Тело и Кровь Христовы для меня закрыты. И нет надежды, что в ближайшее время я смогу к ним приступить. Света живет полнокровной современной жизнью, не удивлюсь, если я у нее не один - она так умело мне всегда рассказывает про своих подруг, у которых ночует, что не подкопаешься. Следить за ней? Нет, это не для меня.
Боюсь произносить это слово - «Господи». Язык не поворачивается. Молиться толком не могу.
А с пятничными посиделками завязал. Грех это, что ни говори. Надо помнить про пятницу, что в этот день Бога распяли, убили и нечего пьянствовать, пусть даже в приятной компании. Не хожу вовсе, невзирая на корпоративную этику. Светка сама ходит. И что она там творит, думать неохота.
Искушение
У меня есть семья, дети, все в моем доме очень хорошо и правильно - мы с мужем оба ходим по воскресеньям в храм, воспитываем детей в православии. Но, понимаете, со мной случилось нечто невероятное - я влюбилась в монаха.
Я пришла на исповедь, как всегда, в пост, а тут новый батюшка: в возрасте, солидный, длинная борода до пояса и четки в руках. Стоит один у аналоя с крестом и Евангелием, никто к нему не подходит - все по духовникам разошлись. Мне стало неловко, что так получается, и, к тому же, моего духовника в храме не было… Одним словом, подошла я к этому монаху под епитрахиль.
Мы стали беседовать. Тогда мне казалось, это была беседа, а не просто исповедь. Я вспомнила кучу забытых грехов, потом всплыло много разных проблем, стала жаловаться на жизнь, на мужа, на его занятость, на недостаток внимания, и что моя любовь к мужу заменяется постепенно привычкой. Батюшка не прерывал, только несколько раз проговорил: «Господи, помилуй». Я заплакала навзрыд. Почему я тогда подумала, что это у нас с ним беседа? Он разрешил мои грехи, а до этого молчал, никакого диалога, собственно.
Вслед за этой исповедью я потеряла покой. Столько любви было в глазах этого священника! И еще - серьезная радость, доброта, строгая доброта. Ничего я не понимала, что это со мной такое случилось? Мне на работу надо идти, а я плачу, как подумаю, что он где-то рядом, в городе. От боли все внутри словно разрывалось, так хотелось увидеться снова. Муж решил, что я прибаливаю - у меня иногда сердце шалит - и купил валокордин.
Спасибо мужу - этим только и спасалась. Как сердце застучит, как вступит в висок прежде не знакомая мне, остренькая боль, я налью себе тридцать капель, - и немного легче. Но иная, внутренняя судорога не уходит, не оставляет ни на минуту, сердце сжимается в комок, в горле спазм, руки холодные. Нет, вы представляете, что со мной такое было? Это я, спокойная, мирная женщина, мама троих детей, работаю проектировщиком, стрессоустойчивая, как в личном деле написано.
Я навела справки на приходе и нашла его «в контакте». Робея, написала письмо. Боялась быть не понятой, но, вместе с тем, хотела, чтобы он мне объяснил, что со мной такое происходит. Чтобы Кто-то взял в Свои руки мою боль, подул, приклеил пластырь, чтобы я стала жить как прежде, без этого страдания.
Самое главное, что и страдание-то непонятно какое. Ничего особенного: как мужчину его не воспринимаю, не хочу никакой телесной близости! Но что за рана на сердце...
Написала письмо. Все, все батюшке рассказала. И выдавила из себя эти слова: «влюбилась в вас». Он день молчал, а потом я снова написала: не могла терпеть больше суток, к вечеру снова навалилась тяжесть, слезы ручьем. И как только муж заснул, села к монитору, и, мучаясь, открыла список друзей, находящихся «онлайн».
Вот, его лицо… Снова моя тахикардия…
Написала два слова: «Отче, благословите».
Потом еще несколько слов: «Я больше Вас никогда не увижу».
Мне пришел ответ: « Мы с тобой теперь никогда не расстанемся!»
Вы не подумайте, мы действительно, больше никогда не встречались. (Монах этот был из другой, далекой епархии, заехал к нам по каким-то делам). У него было столько ума и любви, что он меня понял так, как я сама была не в состоянии себя понять. Он не оттолкнул меня - и не соблазнился. С его стороны не было ни одного «мирского» знака внимания, даже в такой мелочи, как «добавление в друзья» в социальных сетях. Он ни одного раза не дал мне повода к переживаниям. В нашей единственной с ним переписке он увещевал меня взять себя в руки, говорил о хранении чувств, о том, что иногда в жизни происходят потрясения, полезные для души: они застают нас врасплох и «выворачивают наизнанку», обличая рыхлость и небрежность духовной жизни. Эти его слова - «Мы больше никогда не расстанемся» - были елеем на мою рану. Утешением. Это было так великодушно, но ведь он рисковал, как я сейчас понимаю. Сказать такое - это надо много молиться! Вдруг бы я не поняла, что он говорил о вечной любви, о любви Христовой, которой жизнь жительствует?
Я оправдала его ожидания, и постепенно успокоилась, словно кто-то вынул жало из сердца. По молитвам отца Серафима мое мучение закончилось. Прошел короткий Успенский пост, и в один прекрасный день я поняла, что свободна, и нет больше муки и боли. В голове теплилось - БРАТ!
Я переосмыслила наши отношения с мужем, нашла в них много эгоизма и лени со своей стороны. Постепенно ушли из жизни, ставшие привычными, упреки и мелкие обиды. Бог показал мне любовь, которую я была не в состоянии вместить, - столько в моей «приличной» жизни скопилось лукавствия и лжи.
Монахи - они, по своему естеству, гораздо ближе к ангелам, чем мы. Я никогда этого не забуду.
Опять возвращаюсь ко вчерашней теме монахов, согрешающих с женщинами. Вчерашний пост был посвящен не столько лично монаху, сколько самому вопросу - что при этом делать? Должен монах жениться на женщине или нет? Вопрос не праздный, так - как я видел не один такой случай. И каждый раз все поступают по разному. Один иеромонах, на моих глазах, долго сожительствовавший с женщиной, пока его, не уличили, и он не сбежал с ней из епархии. Я слышал, что он женился на ней и появилась семья. Знаю и другие случаи, когда монахи имеют такую женщину, но по много лет содержат её в тайне, и ребенка воспитывают тайно. Так один, в преклонном возрасте, (в Москве) своему маленькому сыну, говорил, что он его дедушка, а отец его погиб. Понятия не имею, что станет с этим ребенком, когда он вырастет и узнает правду. Знавал и тех, кто регулярно согрешал с женщинами. Один "спал" только с состоятельными, оправдывал это тем, что они делают большие взносы на храм, а один, даже, сумел это вывести как "очищение" от грехов умудрившись "семя" из Библии и Евангелия, превратить себе "на пользу". Но больше всего меня волнуют монахи, которые научились "облегчать" жизнь друг другу. Поэтому вопрос серьезный - что делать монаху живущему с необоримой половой страстью? Но ответ простой. Его дал Апостол Павел, в своем послании к коринфянам: гл.7
8 Безбрачным же и вдовам говорю: хорошо им оставаться, как я.
Но, если н могут оздержаться, пусть вступают в брак; ибо лучше вступить в брак, нежели разжигаться.
Но это у Апостола так просто сделать так, как "лучше". И наверное превохристиане, так просто и поступали - кто может терпит, а не может женится. Теперь же, в монашеской "традиции" такой поступок "карается" не только всевозможными отлучениями и прещениями, но и объявлением, что он теперь сгубил свою душу. То есть, они берутся судить грешника за Бога, и определять ему место обязательно в аду. (если бы это было так, то апостол бы не сказал "лучше") Вот и страдают по монастырям тысячи мужчин и женщин, которые, порой в трудное время жизни и семейных отношений, пришли в монастырь, но отдохнув там и отъевшись на хорошее пище, они "разжигаются" и горят там "синим пламенем". Монастыри (настоятели) придумывают всяческие хитрости, от непосильных работ, до жесточайшего поста, но толку часто, все равно нет. Одни просто уходят, всячески опозоренные из монастыря. Другие, те, кто "по хитрее" находят себе "монашескую службу" в миру, и потихоньку здесь выживают. Из простого решения, которое предлагал Апостол, превратили желание рожать детей в кандалы и погубление для людей. И я думаю, что если бы была форма выбора, жить ли монахом в разжжении и грехах малакии, мужеложства тайного блуда, или все же жениться, не связанная с унижением и страхом "вечного" наказанием людей, то и половины бы монахов сейчас уже не было в монастырях.
В далёкие времена моей студенческой юности (Вадим musafirjadiid не даст соврать) в нашу общагу постучались 2 человека: женщина за 30 с ярко-красными губами, полностью одетая в чёрное, и её длинноволосый и бородатый брат лет 25-27. Монахи. То есть тогда она была самой настоящей монахиней, а он - послушником. Они путешествовали от монастыря к монастырю, от одного подворья к другому. По моим ощущениям, оба они страшно боялись жизни, а строгие монастырские порядки их тяготили.
Откуда они узнали адрес общаги? За пару месяцев до этого мы с мамой встретили их в маршрутке в Муроме и помогли добраться до святых мест. Мне было нетрудно, а мама вообще всегда была добра к разного рода фрикам. Я восприняла это как возможность окунуться в другую реальность и с интересом её наблюдала (молитвы-поклоны и всё такое прочее). Мы сходили к источнику, немного поговорили о высоком и просто о насущном. Ночевали они в нашем доме.
С одной стороны, в этих людях была искренняя вера, которой их научили (это ключевое слово). С другой стороны, они тосковали по мирскому. Несчастная монахиня - по сигаретам, косметики и оставленному когда-то ребёнку. Её не менее несчастный брат - по женскому вниманию.
Оказалось, что этот Ксенофонт (назовём его так) за это время без памяти в меня влюбился. Никаких поводов я, естественно, не давала: просто была вежлива и, как сказали бы сейчас, не оскорбляла чувства верующих . Этим моё стремление к сотрудничеству исчерпывалось.
В общаге надолго оставлять монахов (да и других гостей) нельзя, поэтому вечером мы стали спешно искать им ночлег и здорово с этим намучились: утром нас ждали занятия, так что приезд непрошеных гостей оказался не очень-то кстати. Завершали поиски крова для скитальцев мы уже с плохо скрываемым раздражением.
На этом история не закончилась. Более того, началось самое "весёлое". Мне стали приходить письма от Ксенофонта. Многостраничные и с вложенными тетрадями стихов на душеполезные темы. А ещё через некоторое время - с признаниями в любви. На конвертах виднелись следы от помады - по его собственному признанию, помаду он стащил у сестры, чтобы расцеловать письмо для меня. Ничего мне не говорите, психиатра я ему вызвать не могла бы.
На первое (самое нейтральное из всех) письмо я ответила. Из соображений вежливости, да и просто делать в тот день было нечего. Попросила меня не идеализировать и намекнула, что более чем на дружбу Ксенофонту рассчитывать не стоит. Можете представить, как жутко мне стало после конвертов со следами от помады: человек знал мой адрес и мог явиться по мою душу. К счастью, не получив ответа на свои искренние излияния, он этого не сделал.
Апофеозом всего этого безобразия стало письмо от сестры Ксенофонта Иларии (имя изменено), в котором она буквально умоляла меня ответить на "ухаживания" её брата, иначе этот несчастный примет постриг. Я благоразумно проигнорировала и это послание. Дальнейшая судьба горе-воздыхателя мне неизвестна.
А у вас такое было? В вас влюблялся кто-то из другого мира? Может быть, кто-то из тусовщиков, геймеров, субкультурных чудаков? Возможно, с вами знакомился завсегдатай казино? А может, у вас был тайный роман со светской львицей?
Я рассказала свою историю. Есть у вас такие же?
Настоятель Оптинского подворья в Петербурге игумен Ростислав (Якубовский) оставил монастырь и женился. Этот поступок вызвал широкое обсуждение в сети и получил различные оценки.
Могут ли монахи снимать с себя данные обеты и возвращаться к мирской жизни? Считать ли это нарушением церковных канонов? И можно ли потом вновь вернуться в монастырь? Комментируют эксперты.
Уход из монашества — личная катастрофа, но не нарушение канонов
Протоиерей Владислав Цыпин, историк Церкви, преподаватель Московской Духовной Академии:
— До середины 19 века в России законное оставление монашества было невозможно. Сбежавшие из монастыря подлежали задержанию и возвращению в монастырь, а в необходимых случаях – и помещению в монастырскую тюрьму. Легально перестать быть монахами они не могли.
Однако позже монахам было дозволено просить о снятии с них монашеских обетов – в том случае, если они оказывались не в состоянии их держать. Это дозволение действует до сих пор. Естественно, если такой монах имел священный сан, то его он лишался тоже. Сделавшись мирянином, бывший монах уже не подлежит каким-то особым прещениям и имеет право вступить в брак – само собой разумеется, если до монашества у него уже не было нескольких браков. Третий брак дозволялся в порядке исключения, а четвертый уже и вовсе не дозволялся.
Оговаривалось, что монах должен вначале подать прошение о снятии с него обетов, а не решать свои отношения с монастырем пост-фактум – уже уйдя и обзаведясь семьей. Такой процедуры требовал указ Синода. Тогда же подобным образом было дозволено просить о снятии сана и священникам молодого возраста.
Конечно, в личной духовной жизни уход из монашества — это катастрофическая ситуация. Но считать это нарушением канонов нельзя. Вот уже полтораста лет Церковь дозволяет такой выход.
При этом нужно понимать, что церковное учение не ставит в один ряд, например, крещение и монашеский обет. Крещение – таинство, одно из семи, а постриг, сопряженный с обетами, таким таинством не является. Другое дело, что в самой монашеской среде очень распространено убеждение в том, что это таинство.
Вернуться к монашеской жизни после того как снял с себя обеты – можно, и это даже хорошо. В отличие от священства, возврата к которому после его оставления уже нет, монашество не предусматривает в прошлом безукоризненной жизни. Ошибки прошлой жизни не являются препятствием для пострига, если есть покаяние. Если человек снял с себя монашеские обеты, а потом вновь вернулся к ним – это правильно. Конечно, если он связан брачными узами, то опрометчиво говорить ему – разводись и возвращайся в монастырь. Но если он овдовел, лучше вернуться, чем оставаться в миру.
В истории Русской Церкви известен случай с Федором Бухаревым. В 19 веке этот архимандрит, профессор Казанской академии, попросил снять с него обеты, женился и был лишен сана. Он не мог более преподавать в академии, но до конца жизни продолжал писать богословские сочинения, оставался церковными писателем, и цензура его труды дозволяла.
Не устоять в безбрачной жизни и честно объявить об этом — достойный поступок
Протодиакон Андрей Кураев, профессор Московской духовной академии, старший научный сотрудник кафедры философии религии и религиоведения философского факультета МГУ:
— Человек не устоял в чистой безбрачной жизни, решил жениться и честно объявил об этом. На мой взгляд, это лучше, чем если бы он продолжал притворяться монахом — обманывая и себя, и Церковь, и людей. В этом смысле уход отца Ростислава я считаю достойным поступком.
Бывают ситуации, когда человек уже сделал что-то недостойное, но затем решил не накладывать один грех на другой. Не одобряя первый поступок, второму можно поаплодировать. Например — солдат власовской армии, который согласился надеть форму, выданную нацистами, но едва оказавшись на фронте, повернул оружие против Рейха…
Если на весы ставить какие-то сексуальные приключения и чистую монашескую жизнь, то наша христианская совесть, конечно, за второе. Но если первое уже произошло (пусть даже только в уме), и человек сам себя уже не считает монахом — зачем его удерживать?
Очень важно, чтобы мы не улюлюкали вслед таким людям. Мотивы снятия с себя монашеских обетов бывают разные. У кого-то это могут быть мировоззренческие изменения. Кого-то разочаровали мы. Кто-то узнал горькую правду о себе самом – и опыт монашеской жизни ему в этом мог даже помочь. Ведь отрицательный результат – тоже результат… Бывало, что человек, уйдя в мир, сделал нечто полезное и для Церкви и для мира.
Важно помнить, что монашеский обет – это обет человека не перед Церковью, а перед Богом. Это его личный выбор. Это не то, что Церковь дает человеку. Если человек обещался поднять сто пятьдесят килограммов железа, а поднял только восемьдесят – это его личная проблема. Ему внутри в любом случае горше, чем нам, сторонним зрителям чужой беды и чужой судьбы. Так почему мы должны его за это осуждать? Радоваться, что мы сами не такие? Так именно это и называется фарисейством.
Мне кажется, что именно если ворота монастыря всегда будут демонстративно открыты, если монах будет помнить, что есть возможность уйти из монастыря, он станет обновлять свои обеты ежедневно, и его монашеский выбор станет крепче.
Записал Михаил Боков