Он [Фома] внимательно разглядывал Христа и Иуду,
сидевших рядом, и эта странная близость божественной
красоты и чудовищного безобразия, человека с кротким взором
и осьминога с тускло-жадными глазами угнетала его ум,
как неразрешимая загадка.
Л. Андреев. Иуда Искариот
Иуда, пожалуй, самый загадочный (с психологической точки зрения) евангельский персонаж, был особенно притягателен для Леонида Андреева с его интересом к подсознательному, к противоречиям в душе человека. В этой сфере Л. Андреев, напомню слова М. Горького, был "жутко догадлив".
В центре повести Л. Андреева — образ Иуды Искариота и его предательство-"эксперимент". По Евангелию, Иуда был движим меркантильным мотивом — предал Учителя за 30 серебреников 1 (цена символична — это цена раба в то время). В Евангелии Иуда корыстолюбив, он упрекает Марию, когда она покупает драгоценное миро для Иисуса, — Иуда был хранителем общественной казны. Андреевскому же Иуде не свойственно сребролюбие. У Л. Андреева Иуда сам покупает для Иисуса дорогое вино, которое почти все выпивает Петр.
Причиной, мотивом страшного предательства, по Евангелию, стал Сатана, вошедший в Иуду: "Вошел же Сатана в Иуду, прозванного Искариотом,.. и пошел он и говорил с первосвященником" (Евангелие от Марка, глава 14:1-2). Евангельское объяснение представляется, с психологической точки зрения, загадочным: коль все роли были уже распределены (и жертвы, и предателя), то почему именно на Иуду пал тяжкий крест быть предателем? Почему он затем повесился: не выдержал тяжести преступления? Раскаялся в совершенном им злодеянии? Схема "преступление — наказание" здесь настолько обобщена, абстрагирована, сведена к общей модели, что в принципе допускает различные психологические конкретизации.
В отличие от опубликованного в начале 1990-х годов рассказа Ю. Нагибина "Любимый ученик", где авторская позиция выражена определенно (в частности, уже в самом названии), повесть Л. Андреева противоречива, амбива-лентна, ее "ответы" зашифрованы и парадоксальны, что и определяет противоречивый, нередко полярный характер отзывов о повести. Сам автор об этом высказался следующим образом: "Как всегда, я только ставлю вопросы, но ответы на них не даю…"
Повесть символична и носит притчевый характер. Притчевыми являются зачин: "И вот пришел Иуда…" , повторы союза и , звучащие эпически: "И был вечер, и вечерняя тишина была, и длинные тени ложились по земле — первые острые стрелы грядущей ночи…"
В начале повести дается негативная характеристика Иуды, утверждается, в частности, что "детей у него не было, и это еще раз говорило, что Иуда — дурной человек и не хочет бог потомства от Иуды", "Сам же он много лет бессмысленно шатается в народе,.. и всюду он лжет, кривляется, зорко высматривает что-то своим воровским глазом" и т.д. Эти характеристики с определенной точки зрения справедливы, их часто приводят в доказательство отрицательного отношения автора к центральному персонажу своей повести. И все же необходимо помнить, что принадлежат эти отзывы-слухи не автору, а неким "знающим" Иуду, о чем свидетельствуют отсылки автора к точке зрения других: "Иисуса Христа много раз предупреждали , что Иуда из Кариота — человек очень дурной славы и его нужно остерегаться…"; "Рассказывали далее, что… [выделено в обоих случаях мною. — В.К.]". Это первоначальное знание об Иуде в дальнейшем дополняется, корректируется автором.
Намеренно в начале повести дается и отталкивающий портрет безобразного рыжего Иуды:
И вот пришел Иуда… Он был худощав, хорошего роста, почти такого же, как Иисус,.. и достаточно крепок силою он был, по-видимому, но зачем-то притворялся хилым и болезненным… Короткие рыжие волосы не скрывали странной и необыкновенной формы его черепа: точно разрубленный с затылка двойным ударом меча и вновь составленный, он явственно делился на четыре части и внушал недоверие, даже тревогу: за таким черепом не может быть тишины и согласия, за таким черепом всегда слышится шум кровавых и беспощадных битв. Двоилось также и лицо Иуды: одна сторона его, с черным, остро высматривающим глазом, была живая, подвижная, охотно собиравшаяся в многочисленные кривые морщинки. На другой же не было морщин, и была она мертвенно-гладкая, плоская и застывшая; и хотя по величине она равнялась первой, но казалась огромною от широко открытого слепого глаза…
Что же послужило мотивом злодейского поступка Иуды? С.С. Аверинцев в энциклопедии "Мифы народов мира" основным мотивом называет "мучительную любовь к Христу и желание спровоцировать учеников и народ на решительные действия" 2 .
Из текста повести следует, что один из мотивов — не психологического, а философско-этического характера, и он связан с сатанинскостью Иуды ("Вошел же Сатана в Иуду…" ). Речь идет о том, кто лучше знает людей: Иисус или Иуда? Иисус, с его идеей любви и верой в доброе начало в человеке, или Иуда, утверждающий, что в душе каждого человека — "всякая неправда, мерзость и ложь" , даже в душе доброго человека, если ее хорошенько поскрести? Кто победит в этом негласном споре Добра и Зла, т.е. каким будет исход "эксперимента", поставленного Иудой? Важно подчеркнуть, что Иуда хочет не доказать, а проверить свою правду, что справедливо отмечено Л.А. Колобаевой: "Иуде нужно не доказать, что ученики Христа, как и люди вообще, дурны — доказать Христу, всем людям, а самому узнать, каковы же они на деле, узнать их реальную цену. Иуда должен решить вопрос — обманывается он или прав? В этом острие проблематики повести, носящей философско-этический характер: повесть задает вопрос об основных ценностях человеческого бытия" 3 .
С этой целью Иуда решается на страшный "эксперимент". Но ему тягостна его ноша, и он рад был бы ошибиться, он надеется, что "и другие" защитят Христа: "Одной рукой предавая Иисуса, другой рукой Иуда старательно искал расстроить свои собственные планы" .
Двойственность Иуды связана с его сатанинским происхождением: Иуда утверждает, что его отец — "козел" 4 , т.е. дьявол. Коль в Иуду вошел сатана, то сатанинское начало должно было проявится не только на уровне поступка — предательства Иуды, но и на уровне философии, этики, а также внешности. Иуда со свойственной ему (и объясненной автором повести) проницательностью как бы со стороны видит и оценивает людей. Автор намеренно придает Иуде "змеиные" черты: "Иуда отполз", "И, идя, как все ходят, но чувствуя так, будто он волочился по земле" . В таком случае можно говорить о символическом характере повести — о поединке Христа и сатаны. Конфликт этот по сути — евангельский, в нем выражается противостояние Добра и Зла. Зло (в том числе и признание онтологического зла в душе человека) в повести побеждает. Можно было бы утверждать, что Л. Андреев приходит к мысли о глобальном бессилии человека, если бы (парадокс!) не способность Иуды к раскаянию и самопожертвованию.
Л. Андреев не оправдывает поступка Иуды, он пытается разгадать загадку: что руководило Иудой в его поступке 5 ? Писатель наполняет евангельский сюжет предательства психологическим содержанием, и среди мотивов выделяются следующие:
- мятежность, бунтарство Иуды , неуемное стремление разгадать загадку человека (узнать цену "другим"), что вообще свойственно героям Л. Андреева. Эти качества андреевских героев являются в значительной степени проекцией души самого писателя - максималиста и бунтаря, парадоксалиста и еретика;
- одиночество, отверженность
Иуды 6 . Иуда был презираем, и Иисус был к нему равнодушен. Лишь на короткое время получил признание Иуда — когда победил сильного Петра в метании камней, но затем опять вышло так, что все ушли вперед, а Иуда опять плелся сзади, забытый и презираемый всеми. Кстати, чрезвычайно живописен, пластичен, экспрессивен язык Л. Андреева, в частности, в эпизоде, где апостолы бросают камни в пропасть:
Петр, не любивший тихих удовольствий, а с ним Филипп занялись тем, что отрывали от горы большие камни и пускали их вниз, состязаясь в силе… Напрягаясь, они отдирали от земли старый, обросший камень, поднимали его высоко обеими руками и пускали по склону. Тяжелый, он ударялся коротко и тупо и на мгновение задумывался; потом нерешительно делал первый скачок — и с каждым прикосновением к земле, беря от нее быстроту и крепость, становился легкий, свирепый, всесокрушающий. Уже не прыгал, а летел он с оскаленными зубами, и воздух, свистя, пропускал его тупую, круглую тушу. Вот край, — плавным последним движением камень взмывал кверху и спокойно, в тяжелой задумчивости, округло летел вниз, на дно невидимой пропасти.
Картина настолько выразительна, что мы с напряжением следим за скачками и, наконец, полетом камня, сопровождая взглядом каждый этап его движения. Мессия совсем перестал обращать внимание на Иуду: "для всех он (Иисус) был нежным и прекрасным цветком, а для Иуды оставлял одни только острые шипы — как будто нет сердца у Иуды" . Это безразличие Иисуса, а также споры о том, кто ближе Иисусу, кто больше его любит, стали, как сказал бы психолог, провоцирующим фактором для решения Иуды;
- обида, зависть, безмерная гордыня , стремление доказать, что именно он больше всех любит Иисуса также свойственны андреевскому Иуде. На вопрос, заданный Иуде, кто будет в Царствии Небесном первым возле Иисуса — Петр или Иоанн, следует ответ, поразивший всех: первый будет Иуда ! Все говорят, что любят Иисуса, но как они поведут себя в час испытаний — проверить это и стремится Иуда. Может оказаться, что любят Иисуса "другие" только на словах, и тогда восторжествует Иуда. Поступок предателя — это стремление проверить любовь других к Учителю и доказать свою любовь.
Сюжетно-композиционная роль Иуды многозначна. Ему предназначено автором быть катализатором событий, чтобы высветить и дать нравственную оценку поступкам "других". Но сюжет движется и личным стремлением Иуды быть понятым Учителем, побудить его обратить на него внимание, оценить его любовь. Иуда создает экзистенциальную ситуацию — ситуацию выбора, которая должна стать моментом психологического, нравственного откровения для всех участников этого великого испытания.
Вместе с тем личность Иуды становится в повести и самостоятельно значимой, и о ее значительности свидетельствует верный показатель — речь центрального героя в отличие от речи "и других" персонажей. Р. С. Спивак обнаруживает в повести приоритет творческого начала и разграничивает в ней (и на основании речи тоже) два типа сознания: косное, нетворческое ("верные" ученики) и творческое, освобожденное от давления догмы (Иуда Искариот): "Косность и бесплодность первого сознания — основанного на слепой вере и авторитете, над которым не устает издеваться Иуда - находит воплощение в однозначной, бедной, на бытовом уровне, речи “верных” учеников. Речь же Иуды, сознание которого ориентировано на творчество свободной личности, изобилует парадоксами, намеками, символами, поэтическими иносказаниями" 7 . Изобилует метафорами, поэтизмами, например, обращение Иуды к любимому ученику Иисуса Иоанну:
Почему ты молчишь, Иоанн? Твои слова как золотые яблоки в прозрачных серебряных сосудах, подари одно из них Иуде, который так беден.
Это дало основание Р. С. Спивак утверждать, что творческой личности в андреевской концепции человека и в андреевском мировоззрении принадлежит центральное место.
Л. Андреев — романтический писатель (с персоналистским, то есть глубоко личностным типом сознания, которое проецировалось на его произведения и прежде всего определяло их характер, круг тем и особенности мировидения) в том смысле, что не принимал зла в окружающем его мире, важнейшим оправданием существования его на земле было творчество 7 . Отсюда — высокая ценность человека творческого в его художественном мире. В повести Л. Андреева Иуда — творец новой реальности, новой, христианской эры, как это ни кощунственно звучит для верующего человека.
Андреевский Иуда обретает грандиозные масштабы, он уравнивается с Христом, рассматривается как участник пересоздания мира, его преображения. Если в начале повести Иуда "волочился по земле, подобно наказанной собаке", "отполз Иуда, помедлил нерешительно и скрылся" , то после совершенного им:
…все время принадлежит ему, и идет он неторопливо, теперь вся земля принадлежит ему, и ступает он твердо, как повелитель, как царь, как тот, кто беспредельно и радостно в этом мире одинок. Замечает мать Иисуса и говорит ей сурово:
— Ты плачешь, мать? Плачь, плачь, и долго еще будут плакать с тобою все матери земли. Дотоле, пока не придем мы вместе с Иисусом и не разрушим смерть.
Иуда понимает ситуацию как выбор: или он изменит мир вместе с Иисусом, или:
Тогда не будет Иуды из Кариота. Тогда не будет Иисуса. Тогда будет… Фома, глупый Фома! Хотелось ли тебе когда-нибудь взять землю и поднять ее?
Таким образом, речь идет о преображении мира, не менее. Этого преображения жаждет все в мире, о нем тоскует природа (см. выразительную пейзажную картину в повести до начала трагических событий):
И впереди его [Иуды. — В. К.], и сзади, и со всех сторон поднимались стены оврага, острой линией обрезая края синего неба; и всюду, впиваясь в землю, высились огромные серые камни — словно прошел здесь когда-то каменный дождь и в бесконечной думе застыли его тяжелые капли. И на опрокинутый, обрубленный череп похож был этот дико-пустынный овраг, и каждый камень в нем был как застывшая мысль, и их было много, и все они думали — тяжело, безгранично, упорно.
Все в мире жаждет преображения. И оно произошло — изменен ход времени.
Что такое слезы? — спрашивает Иуда и бешено толкает неподвижное время, бьет его кулаком, проклинает, как раба. Оно чужое и оттого так непослушно. О, если бы оно принадлежало Иуде, — но оно принадлежит всем этим плачущим, смеющимся, болтающим, как на базаре; оно принадлежит солнцу; оно принадлежит кресту и сердцу Иисуса, умирающему так медленно.
И еще одну важную черту андреевского героя (андреевской концепции человека) подчеркивают исследователи: "Это потенциальный бунтарь, мятежник, бросающий вызов земному и вечному бытию. Эти мятежники весьма различны по своему видению мира, и мятежи их носят различную окраску, но суть их существования едина: они гибнут, но не сдаются" 8 .
Из художественных особенностей повести Л. Андреева "Иуда Искариот" обращает на себя внимание литературоведов система парадоксов , противоречий, недосказанностей, обладающая важнейшей изобразительной функцией. Система парадоксов помогает понять сложность, неоднозначность евангельского эпизода, постоянно держит в напряжении читателя. Она отражает ту эмоциональную бурю, которая захлестнула душу предавшего Христа, а затем раскаявшегося и повесившегося Иуды.
Парадоксальная двойственность внешности и внутренней сути Иуды постоянно подчеркивается автором. Герой повести лживый, завистливый, безобразный, но в то же время самый умный из всех учеников, причем умный надчеловеческим, сатанинским умом: он слишком глубоко знает людей и понимает мотивы их поступков, для других же он так и остался непонятен. Иуда предает Иисуса, но он же любит его как сына, казнь Учителя для него — "ужас и мечты". Парадоксальная двойственность придает многомерность, многосмысленность, психологическую убедительность повести Андреева.
В Иуде, несомненно, есть нечто от дьявола, но в то же время не может не воздействовать на читателя его личная (не от дьявола, а от человека) потрясающая искренность, сила переживания за Учителя в час его трагического испытания, значительность его личности. Двойственность образа в том и заключается, что в нем неразрывно связано то страшное, что закреплено за ним религиозной и культурной мировой традицией, и то возвышенно-трагическое, что уравнивает его с Учителем в изображении Л. Андреева. Это автору повести принадлежат пронзительные по смыслу и эмоциональной силе слова:
И с этого вечера до самой смерти Иисуса не видел Иуда вблизи его ни одного из учеников; и среди всей этой толпы были только они двое, неразлучные до самой смерти, дико связанные общностью страданий, — тот, кого предали на поругание и муки, и тот, кто его предал. Из одного кубка страданий, как братья, пили они оба, преданный и предатель, и огненная влага одинаково опаляла чистые и нечистые уста 9 .
В контексте повести смерть Иуды так же символична, как и распятие на кресте Иисуса. В сниженном плане, и вместе с тем как значимое, возвышающееся над обычной действительностью и обычными людьми событие описано самоубийство Иуды. Распятие Иисуса на кресте символично: крест — это символ, центр, схождение Добра и Зла. На обломанной кривой ветви измученного ветром, полузасохшего дерева, но на горе (!), высоко над Иерусалимом, повесился Иуда. Обманутый людьми, Иуда добровольно покидает этот мир вслед за своим учителем:
Иуда давно уже, во время своих одиноких прогулок, наметил то место, где он убьет себя после смерти Иисуса. Это было на горе, высоко над Иерусалимом, и стояло там только одно дерево, кривое, измученное ветром, рвущим его со всех сторон, полузасохшее. Одну из своих обломанных кривых ветвей оно протянуло к Иерусалиму, как бы благословляя его или чем-то угрожая, и ее избрал Иуда для того, чтобы сделать на ней петлю… [Иуда] гневно бормотал:
Нет, они слишком плохи для Иуды. Ты слышишь, Иисус? Теперь ты мне поверишь? Я иду к тебе. Встреть меня ласково, я устал. Я очень устал. Потом мы вместе с тобою, обнявшись, как братья, вернемся на землю. Хорошо?
Напомним, что слово братья уже было произнесено в речи автора-повествователя ранее, и это свидетельствует о близости позиций автора и его героя. Отличительная особенность повести — лиризм и экспрессивность, эмоционально высокий градус повествования, передающий напряженность ожиданий Иуды (воплощение "ужаса и мечты"). Временами, в первую очередь при описании казни Христа, повествование приобретает почти невыносимый по напряженности характер:
Когда был поднят молот, чтобы пригвоздить к дереву левую руку Иисуса, Иуда закрыл глаза и целую вечность не дышал, не видел, не жил, а только слушал. Но вот со скрежетом ударилось железо о железо, и раз за разом тупые, короткие, низкие удары, — слышно, как входит острый гвоздь в мягкое дерево, раздвигая частицы его…
Одна рука. Еще не поздно.
Другая рука. Еще не поздно.
Нога, другая нога — неужели все кончено? Нерешительно раскрывает глаза и видит, как поднимается, качаясь, крест и устанавливается в яме. Видит, как, напряженно содрогаясь, вытягиваются мучительно руки Иисуса, расширяют раны — и внезапно уходит под ребра опавший живот…
И вновь автор — вместе с центральным героем повести, причем в результате максимального приближения к страдающему Иисусу изображаемая картина вырастает до огромных размеров (в реальности так близко Иисуса вряд ли можно было видеть — он был на кресте, к нему не подпускали стражники), достигая необыкновенной выразительности. Экспрессивность, эмоциональная заразительность повести Л. Андреева побудили в свое время А. Блока сказать: "Душа автора — живая рана".
Несколько слов о Леониде Андрееве
Как-то в Российской национальной библиотеке мне случилось ознакомиться с первым номером журнала «Сатирикон», который вышел, как известно, в 1908 году. Поводом было изучение творчества Аркадия Аверченко или, что вероятнее, сбор материалов для написания романа, в котором действие одной из глав происходит в Петербурге 1908 года. На последней странице «Сатирикона» был расположен портрет-шарж Леонида Андреева. Писалось следующее:
«Радуйтесь, что вы держите в руках номер «Сатирикона». Радуйтесь, что такой человек - ваш современник… Он заглянул в однажды в Бездну, и навсегда ужас застыл в глазах его. И смеялся с тех пор он только леденящим кровь Красным смехом».
Веселый журнал иронизировал над мрачновато-пророческим образом Леонида Андреева, ссылаясь на его рассказы «Бездна» и «Красный смех». Леонид Андреев был весьма популярен в те годы: изящный стиль, экспрессивность изложения, смелость тематики привлекали к нему читающую публику.
Леонид Николаевич Андреев родился 9 августа (21 н.с.) 1871 года в городе Орле. Отец был землемером-таксатором, мать - из семьи разорившегося польского помещика. В шесть лет научился читать «и читал чрезвычайно много, все, что попадалось под руку» . В 11 лет поступил в Орловскую гимназию, которую окончил в 1891 году. В мае 1897 года, окончив юридический факультет Московского университета, собирался стать присяжным поверенным, но неожиданно получил предложение от знакомого адвоката занять место судебного репортера в газете «Московский вестник». Получив признание как талантливый репортер, через два месяца он уже перешел в газету «Курьер». Так началось рождение литератора Андреева: он писал многочисленные репортажи, фельетоны, очерки.
Литературный дебют - рассказ «В холоде и золоте» (ж. «Звезда», 1892, № 16). В начале века Андреев сдружился с А.М. Горьким и вместе с ним присоединился к кружку писателей, объединившихся вокруг издательства «Знание». В 1901 году петербургское издательство «Знание», возглавляемое Горьким, публикует «Рассказы» Л. Андреева. В литературных сборниках «Знание» опубликованы также: повесть «Жизнь Василия Фивейского» (1904); рассказ «Красный смех» (1905); драмы «К звездам» (1906) и «Савва» (1906) рассказ «Иуда Искариот и другие» (1907). В «Шиповнике» (альманахе модернистской направленности): драма «Жизнь человека» (1907); рассказ «Тьма» (1907); «Рассказ о семи повешенных» (1908); памфлет «Мои записки» (1908); драма «Черные маски» (1908); пьесы «Анфиса» (1909), «Екатерина Ивановна» (1913) и «Тот, кто получает пощечины» (1916); повесть «Иго войны. Признания маленького человека о великих днях» (1916). Последнее крупное произведение Андреева, написанное под влиянием мировой войны и революции, - «Записки сатаны» (опубл. в 1921).
И. Репин. Портрет Л. Андреева
Октябрьской революции Андреев не принял. Он жил в это время с семьей на даче в Финляндии и в декабре 1917 после получения Финляндией самостоятельности оказался в эмиграции. Писатель скончался 12 сентября 1919 г. в деревне Нейвола в Финляндии, в 1956 г. был перезахоронен в Ленинграде.
Более подробную биографию Леонида Андреева можно прочитать , или , или .
Л. Андреев и Л. Толстой; Л. Андреев и М. Горький
С Л.Н. Толстым и его супругой Леонид Андреев взаимопонимания не нашел.«Он пугает, а мне не страшно», - так Лев Толстой отозвался о Леониде Андрееве в разговоре с посетителем. Софья Андреевна Толстая в «Письме в редакцию» «Нового времени» обвиняла Андреева в том, что он «любит наслаждаться низостью явлений порочной человеческой жизни ». И, противопоставляя произведениям Андреева произведения мужа, призывала «помочь опомниться тем несчастным, у которых они, господа Андреевы, сшибают крылья, данные всякому для высокого полета к пониманию духовного света, красоты, добра и… Бога ». Были и другие критические отзывы на творчество Андреева, над его мрачностью подшучивали, как в приведенном выше микропамфлете из «Сатирикона», сам же он писал: «Кто знает меня из критиков? Кажется, никто. Любит? Тоже никто».
Интересно высказывание М. Горького , очень близко знакомого с Л. Андреевым:
«Андрееву человек представлялся духовно нищим; сплетенный из непримиримых противоречий инстинкта и интеллекта, он навсегда лишен возможности достичь какой-либо внутренней гармонии. Все дела его "суета сует", тлен и самообман. А главное, он - раб смерти и всю жизнь
Повесть Леонида Андреева - это тоже «евангелие от Иуды», поскольку Предатель там является главным действующим лицом и выполняет ту же функцию, что и в еретическом трактате, но при этом взаимодействие Иуды и Иисуса происходит более тонко:
Иисус не просит Иуду предать Его, но Своим поведением вынуждает его это сделать;
Иисус не сообщает Иуде о смысле своей искупительной жертвы, а потому обрекает его на муки совести, т.е., если выразиться языком спецслужб, «использует втемную» несчастного Иуду. Этим «перевертыши» Андреева не ограничиваются:
Иуда не только заслоняет собой многих героев евангельского повествования, поскольку они оказываются явно глупее и примитивнее его, но и подменяет их собой. Рассмотрим внимательнее андреевское «евангелие наизнанку».
Иллюстрация А. Зыкиной.
Появление Иуды в тексте рассказа не предвещает ничего хорошего: « Иисуса Христа много раз предупреждали, что Иуда из Кариота - человек очень дурной славы и его нужно остерегаться. Одни из учеников, бывавшие в Иудее, хорошо знали его сами, другие много слыхали о нем от людей, и не было никого, кто мог бы сказать о нем доброе слово. И если порицали его добрые, говоря, что Иуда корыстолюбив, коварен, наклонен к притворству и лжи, то и дурные, которых расспрашивали об Иуде, поносили его самыми жестокими словами… И не было сомнения для некоторых из учеников, что в желании его приблизиться к Иисусу скрывалось какое-то тайное намерение, был злой и коварный расчет. Но не послушал их советов Иисус, не коснулся его слуха их пророческий голос. С тем духом светлого противоречия, который неудержимо влек его к отверженным и нелюбимым, он решительно принял Иуду и включил его в круг избранных ».
Автор в начале повествования говорит нам о каком-то недосмотре Иисуса, излишней доверчивости, непредусмотрительности, за которые ему пришлось расплатиться впоследствии и о том, что ученики его были более опытными и дальновидными. Полно, да Бог ли он после этого, Которому открыто будущее?
Вариантов три:
либо он не Бог, а прекраснодушный неопытный человек;
либо Он Бог, и специально приблизил к Себе человека, который Его предаст;
либо он человек, не знающий будущего, но которому зачем-то было необходимо, чтобы его предали, а репутация у Иуды была соответствующая.
Расхождение с Евангелием очевидно: Иуда был апостолом из числа двенадцати, он так же, как и другие апостолы, проповедовал и исцелял; был казначеем у апостолов, впрочем, сребролюбивым, и апостол Иоанн напрямую называет его вором:
«Сказал же он это не потому, чтобы заботился о нищих, но потому что был вор. Он имел при себе денежный ящик и носил, что туда опускали » (Иоанн 12, 6).
В поясняется, что
«Иуда не только носил пожертвованные деньги, но и уносил, т.е. тайно брал значительную часть их себе. Стоящий здесь глагол (?????????), по-русски переведенный выражением "носил", правильнее перевести "уносил". Почему Иуде был доверен Христом ящик с деньгами? Очень вероятно, что этим проявлением доверия Христос хотел подействовать на Иуду, внушить ему любовь и преданность к Себе. Но такое доверие не имело благоприятных для Иуды последствий: слишком он уже привязался к деньгам и потому злоупотребил доверием Христа ».
Иуда не был лишен свободы воли в Евангелии, и Христос заранее знал о его предательстве и предупреждал о последствиях: «Впрочем Сын Человеческий идет, как написано о Нем; но горе человеку тому, чрез которого Сын Человеческий предается: лучше было бы человеку тому не родиться » (Матфей 26, 24). Сказано это было на Тайной вечери, уже после того, как Иуда побывал у первосвященника и получил тридцать сребреников за предательство. На той же Тайной вечери Христос сказал, что предатель - один из сидящих с Ним апостолов, а в Евангелии от Иоанна сказано, что Христос тайно указал ему на Иуду (Иоанн 13, 23-26).
Ранее, еще до вхождения в Иерусалим, обращаясь к апостолам, «Иисус отвечал им: не двенадцать ли вас избрал Я? но один из вас диавол. Это говорил Он об Иуде Симонове Искариоте, ибо сей хотел предать Его, будучи один из двенадцати » (Иоанн 6, 70-71). В «Толковой Библии» А.П. Лопухина дано такое толкование этих слов: «Чтобы апостолы не впали в излишнюю самонадеянность на свое положение постоянных последователей Христовых, Господь указывает на то, что и среди них есть один человек, по настроенности своей близкий к диаволу. Как диавол находится в постоянно враждебном настроении по отношению к Богу, так и Иуда ненавидит Христа, как разрушающего все его надежды на основание земного Мессианского Царства, в котором бы Иуда мог занять выдающееся место. Сей хотел предать Его. Точнее: "сей имел - шел, так сказать, к тому, чтобы предать Христа, хотя сам еще ясно не сознавал этого своего намерения" ».
Далее по сюжету рассказа андреевский Иисус постоянно держит Иуду на расстоянии, заставляя его завидовать другим ученикам, которые объективно глупее Иуды, но пользуются расположением учителя, а когда Иуда готов покинуть Христа или ученики готовы изгнать его, Иисус приближает его к себе, не отпускает. Примеров можно приводить много, выделим несколько.
Сцена, когда Иуду принимают в число апостолов, выглядит так:
Иуда пришел к Иисусу и апостолам, что-то рассказывает, явно лживое. «Иоанн, не глядя на учителя, тихо спросил Петра Симонова, своего друга:
- Тебе не наскучила эта ложь? Я не могу дольше выносить ее и уйду отсюда.
Петр взглянул на Иисуса, встретил его взор и быстро встал.
- Подожди! - сказал он другу. Еще раз взглянул на Иисуса, быстро, как камень, оторванный от горы, двинулся к Иуде Искариоту и громко сказал ему с широкой и ясной приветливостью:
- Вот и ты с нами, Иуда» .
Андреевский Иисус молчит. Он не останавливает явно согрешающего Иуду, напротив, принимает его таким, каков он есть, в число учеников; более того, словесно он и не призывает Иуду: Петр угадывает его желание и оформляет словом и делом. В Евангелии происходило не так: апостольству всегда предшествовало явное призвание Господом, часто - покаяние призываемого, и всегда коренное изменение жизни сразу после призвания. Так было с рыболовом Петром: «Симон Петр припал к коленям Иисуса и сказал: выйди от меня, Господи! потому что я человек грешный… И сказал Симону Иисус: не бойся; отныне будешь ловить человеков » (Лука 5, 8, 10). Так было и с мытарем Матфеем: «Проходя оттуда, Иисус увидел человека, сидящего у сбора пошлин, по имени Матфея, и говорит ему: следуй за Мною. И он встал и последовал за Ним » (Матфей 9, 9).
Леонардо да Винчи. Тайная Вечеря
Но Иуда не оставляет своего образа жизни после призвания: так же лжет и кривляется, однако андреевский Иисус почему-то не высказывается против.
«Лгал Иуда постоянно, но и к этому привыкли, так как не видели за ложью дурных поступков, а разговору Иуды и его рассказам она придавала особенный интерес и делала жизнь похожею на смешную, а иногда и страшную сказку. Он охотно сознавался, что иногда лжет и сам, но уверял с клятвою, что другие лгут еще больше, и если есть в мире кто-нибудь обманутый, так это он, Иуда ». Напомню, что евангельский Христос отзывался о лжи вполне определенно. Диавола Он характеризует так: «Когда говорит он ложь, говорит свое, ибо он лжец и отец лжи » (Иоанн 8, 44). Но Иуде андреевский Иисус почему-то разрешает лгать - за исключением того случая, когда Иуда лжет во спасение.
Чтобы уберечь учителя от разгневанной толпы, Иуда льстит ей и называет Иисуса простым обманщиком и бродягой, отвлекает внимание на себя и дает учителю уйти, спасая жизнь Иисусу, но тот гневается. В Евангелии такого не было, конечно, но Христа за проповедь, действительно, не раз хотели убить, и разрешалось это всегда благополучно исключительно благодаря самому Христу, например, увещеванием:
«Много добрых дел показал Я вам от Отца Моего; за которое из них хотите побить Меня камнями? » (Иоанн 10, 32) или просто сверхъестественным уходом прочь: « Услышав это, все в синагоге исполнились яростии, встав, выгнали Его вон из города и повели на вершину горы, на которой город их был построен, чтобы свергнуть Его; но Он, пройдя посреди них, удалился » (Лука 4, 28-30).
Андреевский Иисус слаб, не может своими силами справиться с толпой и вместе с тем осуждает человека, который приложил огромные усилия, чтобы спасти его от смерти; Господь же, как мы помним, «намерения приветствует», т.е. ложь во спасение не является грехом.
Точно так же андреевский Иисус отказывается помочь Петру победить Иуду в метании камней, а потом подчеркнуто не замечает, что Иуда победил Петра; и он же гневается на Иуду, доказавшего неблагодарность людей в селении, где Иисус проповедовал ранее, но почему-то позволяет Иуде воровать из денежного ящика… Он ведет себя очень противоречиво, словно закаливая Иуду для предательства; он раздувает гордыню и сребролюбие Иуды и одновременно уязвляет его самолюбие. И все это молча.
«И прежде почему-то было так, что Иуда никогда не говорил прямо с Иисусом, и тот никогда прямо не обращался к нему, но зато часто взглядывал на него ласковыми глазами, улыбался на некоторые его шутки, и если долго не видел, то спрашивал: а где же Иуда? А теперь глядел на него, точно не видя, хотя по-прежнему, - и даже упорнее, чем прежде, - искал его глазами всякий раз, как начинал говорить к ученикам или к народу, но или садился к нему спиною и через голову бросал слова свои на Иуду, или делал вид, что совсем его не замечает. И что бы он ни говорил, хотя бы сегодня одно, а завтра совсем другое, хотя бы даже то самое, что думает и Иуда, - казалось, однако, что он всегда говорит против Иуды. И для всех он был нежным и прекрасным цветком, благоухающей розою ливанскою, а для Иуды оставлял одни только острые шипы - как будто нет сердца у Иуды, как будто глаз и носа нет у него и не лучше, чем все, понимает он красоту нежных и беспорочных лепестков».
Естественно, Иуда со временем возроптал:
« Почему он не с Иудой, а с теми, кто его не любит? Иоанн принес ему ящерицу - я принес бы ему ядовитую змею. Петр бросал камни - я гору бы повернул для него! Но что такое ядовитая змея? Вот вырван у нее зуб, и ожерельем ложится она вокруг шеи. Но что такое гора, которую можно срыть руками и ногами потоптать? Я дал бы ему Иуду, смелого, прекрасного Иуду! А теперь он погибнет, и вместе с ним погибнет и Иуда ». Таким образом, по Андрееву, Иуда не предал Иисуса, а отомстил ему за невнимание, за нелюбовь, за тонкое издевательство над гордым Иудой. Какое там сребролюбие!.. Это месть любящего, но обиженного и отвергнутого человека, месть из ревности. А андреевский Иисус выступает вполне сознательным провокатором.
Иуда до последнего момента готов спасти Иисуса от неминуемого: «Одною рукой предавая Иисуса, другой рукой Иуда старательно искал расстроить свои собственные планы ». И даже после Тайной вечери он пытается найти возможность не предавать учителя, он напрямую обращается к Иисусу:
«- Ты знаешь, куда иду я, господи? Я иду предать тебя в руки твоих врагов.
И было долгое молчание, тишина вечера и острые, черные тени.
- Ты молчишь, господи? Ты приказываешь мне идти?
И снова молчание.
- Позволь мне остаться. Но ты не можешь? Или не смеешь? Или не хочешь?
И снова молчание, огромное, как глаза вечности.
- Но ведь ты знаешь, что я люблю тебя. Ты все знаешь. Зачем ты так смотришь на Иуду? Велика тайна твоих прекрасных глаз, но разве моя - меньше? Повели мне остаться!.. Но ты молчишь, ты все молчишь? Господи, господи, затем ли в тоске и муках искал я тебя всю мою жизнь, искал и нашел! Освободи меня. Сними тяжесть, она тяжеле гор и свинца. Разве ты не слышишь, как трещит под нею грудь Иуды из Кариота?
И последнее молчание, бездонное, как последний взгляд вечности.
- Я иду».
И кто кого предает здесь? Это «евангелие наизнанку», в котором Иисус предает Иуду, а Иуда молит Иисуса так, как Христос в настоящем Евангелии молит в Гефсиманском саду Отца Своего пронести мимо него чашу страданий. В настоящем Евангелии Христос молит Отца Своего об учениках, а андреевский Иисус обрекает ученика на предательство и страдания.
Икона «Моление о чаше» Караваджо. Поцелуй Иуды
Даже в гностическом «евангелии от Иуды» Иисус не настолько жесток:
Видеофрагмент 2. «National Geographic. Евангелие от Иуды»
Вообще, Иуда у Андреева зачастую заменяет собой и учеников, и Христа, и даже Бога Отца. Рассмотрим эти случаи вкратце.
Про моление о чаше мы уже сказали: здесь Иуда заменяет собой страдающего Христа, а андреевский Иисус выступает как Саваоф в гностическом понимании, т.е. как жестокий демиург.
Ну а любящим «богом отцом» у Андреева контекстуально выступает именно Иуда: недаром он, наблюдая страдания Иисуса, повторяет: «Ах, больно, очень больно, сыночек мой, сыночек, сыночек. Больно, очень больно».
Еще одно замещение Христа Иудой: Иуда спрашивает у Петра, за кого он почитает Иисуса. «Петр испуганно и радостно прошептал: «Я думаю, что он - сын Бога живого». А в Евангелии написано так: «Симон Петр отвечал Ему: Господи! к кому нам идти? Ты имеешь глаголы вечной жизни: и мы уверовали и познали, что Ты Христос, Сын Бога живаго » (Иоанн 6, 68-69). Изюминка в том, что евангельская реплика Петра адресована Христу, а не Иуде.
Явившись после смерти Иисуса к апостолам, андреевский Иуда вновь создает перевернутую ситуацию и заменяет собой воскресшего Христа. « Ученики Иисуса сидели в грустном молчании и прислушивались к тому, что делается снаружи дома. Еще была опасность, что месть врагов Иисуса не ограничится им одним, и все ждали вторжения стражи… В это мгновение, громко хлопнув дверью, вошел Иуда Искариот ».
А в Евангелии описывается следующее: «В тот же первый день недели вечером, когда двери дома, где собирались ученики Его, были заперты из опасения от Иудеев, пришел Иисус, и стал посреди, и говорит им: мир вам! » (Иоанн 20, 19).
Здесь тихое и радостное явление воскресшего Христа подменяется шумным явлением Иуды, обличающего Его учеников.
Обличения Иуды пронизывает такой рефрен: «Где же была ваша любовь? … Кто любит… Кто любит!.. Кто любит!» Сравним с Евангелием: «Когда же они обедали, Иисус говорит Симону Петру: Симон Ионин! любишь ли ты Меня больше, нежели они? Петр говорит Ему: так, Господи! Ты знаешь, что я люблю Тебя. Иисус говорит ему: паси агнцев Моих. Еще говорит ему в другой раз: Симон Ионин! любишь ли ты Меня? Петр говорит Ему: так, Господи! Ты знаешь, что я люблю Тебя. Иисус говорит ему: паси овец Моих. Говорит ему в третий раз: Симон Ионин! любишь ли ты Меня? Петр опечалился, что в третий раз спросил его: любишь ли Меня? и сказал Ему: Господи! Ты все знаешь; Ты знаешь, что я люблю Тебя. Иисус говорит ему: паси овец Моих» (Иоанн 21, 15-17).
Так по воскресении Своем Христос возвращал апостольское достоинство Петру, трижды от Него отрекшемуся. У Л. Андреева мы видим перевернутую ситуацию: Иуда троекратно обличает апостолов за нелюбовь ко Христу.
Та же сцена: «Иуда замолчал, подняв руку, и вдруг заметил на столе остатки трапезы. И с странным изумлением, любопытно, как будто первый раз в жизни увидел пищу, оглядел ее и медленно спросил: «Что это? Вы ели? Быть может, вы спали также?» Сравним: «Когда же они от радости еще не верили и дивились, Он сказал им: есть ли у вас здесь какая пища? Они подали Ему часть печеной рыбы и сотового меда. И, взяв, ел пред ними » (Лука 24, 41-43). Вновь Иуда с точностью до наоборот повторяет действия воскресшего Христа.
« Я иду к нему! - сказал Иуда, простирая вверх властную руку. - Кто за Искариотом к Иисусу?» Сравним: «Тогда Иисус сказал им прямо: Лазарь умер; и радуюсь за вас, что Меня не было там, дабы вы уверовали; но пойдем к нему. Тогда Фома, иначе называемый Близнец, сказал ученикам: пойдем и мы умрем с ним » (Иоанн 11, 14-16). Мужественному высказыванию Фомы, который, как и другие апостолы, не смог подтвердить его делом в ночь, когда Иуда предал Христа в Гефсиманском саду, Л. Андреев противопоставляет такое же высказывание Иуды, и Иуда исполняет обещанное, проявляя большее мужество, чем другие апостолы.
Кстати, апостолы у Андреева показаны глупцами, трусами и лицемерами, и на их фоне Иуда смотрится более чем выгодно, он затмевает их своим острым парадоксальным умом, чуткой любовью к Иисусу. Да это и немудрено: Фома глуп и труслив, Иоанн высокомерен и лицемерен, Петр - и вовсе осел. Иуда так его характеризует:
« Разве есть кто-нибудь сильнее Петра? Когда он кричит, все ослы в Иерусалиме думают, что пришел их Мессия, и тоже поднимают крик ». Андреев вполне согласен со своим любимым героем, что видно по такому отрывку: « Пропел петух, обиженно и громко, как днем, закричал где-то проснувшийся осел и неохотно, с перерывами умолк».
Мотив петушиного крика в ночи связан с отречением Петра от Христа, а ревущий осел, очевидно, соотносится с Петром, горько плачущим после отречения: «И вспомнил Петр слово, сказанное ему Иисусом: прежде нежели петух пропоет дважды, трижды отречешься от Меня; и начал плакать » (Марк 14, 72).
Иуда заменяет собой даже Марию Магдалину. По версии Андреева именно Иуда купил миро, которым Мария Магдалина помазала ноги Иисуса, тогда как в Евангелии ситуация абсолютно противоположна. Сравним: «Мария же, взяв фунт нардового чистого драгоценного мира, помазала ноги Иисуса и отерла волосами своими ноги Его; и дом наполнился благоуханием от мира. Тогда один из учеников Его, Иуда Симонов Искариот, который хотел предать Его, сказал: Для чего бы не продать это миро за триста динариев и не раздать нищим? » (Иоанн 12, 3-5).
Себастьян Ричи. Мария Магдалина омывает ноги Христу
И в свете сказанного выше совсем не странной выглядит выходка Иуды, который на публичный вопрос Петра и Иоанна о том, кто из них будет сидеть возле Иисуса в Царствии небесном, ответил: « Я! Я буду возле Иисуса!»
Можно, конечно, сказать и о противоречивости образа Иуды, что сказывалось и в его поведении, и в его речах, и даже в его внешности, но главная интрига рассказа не в этом, а в том, что молчаливый андреевский Иисус, не проронив ни слова, смог заставить этого умного, противоречивого и парадоксального человека стать великим Предателем.
«И все - добрые и злые - одинаково предадут проклятию позорную память его, и у всех народов, какие были, какие есть, останется он одиноким в жестокой участи своей - Иуда из Кариота, Предатель ». Гностикам с их теорией «джентльменского соглашения» между Христом и Иудой такое и не снилось.
В скором времени в прокат должна выйти отечественная экранизация андреевского рассказа «Иуда Искариот» - «Иуда, человек из Кариота». Интересно, какие акценты сделал его режиссер. Пока можно посмотреть только трейлер к фильму.
Видеофрагмент 3. Трейлер «Иуда, человек из Кариота»
М. Горький вспоминал такое высказывание Л. Андреева:
«Мне кто-то доказывал, что Достоевский тайно ненавидел Христа. Я тоже не люблю Христа и христианство, оптимизм - противная, насквозь фальшивая выдумка... Я думаю, что Иуда был не еврей, - грек, эллин. Он, брат, умный и дерзкий человек, Иуда… Знаешь, - если б Иуда был убежден, что в лице Христа пред ним сам Иегова,- он все-таки предал бы Его. Убить Бога, унизить Его позорной смертью, - это, брат, не пустячок!»
Думается, что это высказывание наиболее точно определяет авторскую позицию Леонида Андреева.
Иисуса Христа много раз предупреждали, что Иуда из Кариота – человек очень дурной славы и его нужно остерегаться. Одни из учеников, бывавшие в Иудее, хорошо знали его сами, другие много слыхали о нем от людей, и не было никого, кто мог бы сказать о нем доброе слово. И если порицали его добрые, говоря, что Иуда корыстолюбив, коварен, наклонен к притворству и лжи, то и дурные, которых расспрашивали об Иуде, поносили его самыми жестокими словами. «Он ссорит нас постоянно, – говорили они, отплевываясь, – он думает что-то свое и в дом влезает тихо, как скорпион, а выходит из него с шумом. И у воров есть друзья, и у грабителей есть товарищи, и у лжецов есть жены, которым говорят они правду, а Иуда смеется над ворами, как и над честными, хотя сам крадет искусно, и видом своим безобразнее всех жителей в Иудее. Нет, не наш он, этот рыжий Иуда из Кариота», – говорили дурные, удивляя этим людей добрых, для которых не было большой разницы между ним и всеми остальными порочными людьми Иудеи.
Рассказывали далее, что свою жену Иуда бросил давно, и живет она несчастная и голодная, безуспешно стараясь из тех трех камней, что составляют поместье Иуды, выжать хлеб себе на пропитание. Сам же он много лет шатается бессмысленно в народе и доходил даже до одного моря и до другого моря, которое еще дальше, и всюду он лжет, кривляется, зорко высматривает что-то своим воровским глазом, и вдруг уходит внезапно, оставляя по себе неприятности и ссору – любопытный, лукавый и злой, как одноглазый бес. Детей у него не было, и это еще раз говорило, что Иуда – дурной человек и не хочет Бог потомства от Иуды.
Никто из учеников не заметил, когда впервые оказался около Христа этот рыжий и безобразный иудей, но уж давно неотступно шел он по ихнему пути, вмешивался в разговоры, оказывал маленькие услуги, кланялся, улыбался и заискивал. И то совсем привычен он становился, обманывая утомленное зрение, то вдруг бросался в глаза и в уши, раздражая их, как нечто невиданно-безобразное, лживое и омерзительное. Тогда суровыми словами отгоняли его, и на короткое время он пропадал где-то у дороги, – а потом снова незаметно появлялся, услужливый, льстивый и хитрый, как одноглазый бес. И не было сомнения для некоторых из учеников, что в желании его приблизиться к Иисусу скрывалось какое-то тайное намерение, был злой и коварный расчет.
Но не послушал их советов Иисус, не коснулся его слуха их пророческий голос. С тем духом светлого противоречия, который неудержимо влек его к отверженным и нелюбимым, он решительно принял Иуду и включил его в круг избранных. Ученики волновались и сдержанно роптали, а он тихо сидел, лицом к заходящему солнцу, и слушал задумчиво, может быть, их, а может быть, и что-нибудь другое. Уж десять дней не было ветра, и все тот же оставался, не двигаясь и не меняясь, прозрачный воздух, внимательный и чуткий. И казалось, будто бы сохранил он в своей прозрачной глубине все то, что кричалось и пелось в эти дни людьми, животными и птицами, – слезы, плач и веселую песню, молитву и проклятия, и от этих стеклянных, застывших голосов был он такой тяжелый, тревожный, густо насыщенный незримой жизнью. И еще раз заходило солнце. Тяжело пламенеющим шаром скатывалось оно книзу, зажигая небо, и все на земле, что было обращено к нему: смуглое лицо Иисуса, стены домов и листья деревьев, – все покорно отражало тот далекий и страшно задумчивый свет. Белая стена уже не была белою теперь, и не остался белым красный город на красной горе.
И вот пришел Иуда.
Пришел он, низко кланяясь, выгибая спину, осторожно и пугливо вытягивая вперед свою безобразную бугроватую голову – как раз такой, каким представляли его знающие. Он был худощав, хорошего роста, почти такого же, как Иисус, который слегка сутулился от привычки думать при ходьбе и от этого казался ниже, и достаточно крепок силою был он, по-видимому, но зачем-то притворялся хилым и болезненным и голос имел переменчивый: то мужественный и сильный, то крикливый, как у старой женщины, ругающей мужа, досадно-жидкий и неприятный для слуха, и часто слова Иуды хотелось вытащить из своих ушей, как гнилые, шероховатые занозы. Короткие рыжие волосы не скрывали странной и необыкновенной формы его черепа: точно разрубленный с затылка двойным ударом меча и вновь составленный, он явственно делился на четыре части и внушал недоверие, даже тревогу: за таким черепом не может быть тишины и согласия, за таким черепом всегда слышится шум кровавых и беспощадных битв. Двоилось так же и лицо Иуды: одна сторона его, с черным, остро высматривающим глазом, была живая, подвижная, охотно собиравшаяся в многочисленные кривые морщинки. На другой же не было морщин, и была она мертвенно-гладкая, плоская и застывшая, и хотя по величине она равнялась первой, но казалась огромною от широко открытого слепого глаза. Покрытый белесой мутью, не смыкающийся ни ночью, ни днем, он одинаково встречал и свет и тьму, но оттого ли, что рядом с ним был живой и хитрый товарищ, не верилось в его полную слепоту. Когда в припадке робости или волнения Иуда закрывал свой живой глаз и качал головой, этот качался вместе с движениями головы и молчаливо смотрел. Даже люди, совсем лишенные проницательности, ясно понимали, глядя на Искариота, что такой человек не может принести добра, а Иисус приблизил его и даже рядом с собою – рядом с собою посадил Иуду.
Брезгливо отодвинулся Иоанн, любимый ученик, и все остальные, любя учителя своего, неодобрительно потупились. А Иуда сел – и, двигая головою направо и налево, тоненьким голоском стал жаловаться на болезни, на то, что у него болит грудь по ночам, что, всходя на горы, он задыхается, а стоя у края пропасти, испытывает головокружение и едва удерживается от глупого желания броситься вниз. И многое другое безбожно выдумывал он, как будто не понимая, что болезни приходят к человеку не случайно, а родятся от несоответствия поступков его с заветами предвечного. Потирал грудь широкою ладонью и даже кашлял притворно этот Иуда из Кариота при общем молчании и потупленных взорах.
Иоанн, не глядя на учителя, тихо спросил Петра Симонова, своего друга:
– Тебе не наскучила эта ложь? Я не могу дольше выносить ее и уйду отсюда.
Петр взглянул на Иисуса, встретил его взор и быстро встал.
– Подожди! – сказал он другу. Еще раз взглянул на Иисуса, быстро, как камень, оторванный от горы, двинулся к Иуде Искариоту и громко сказал ему с широкой и ясной приветливостью: – Вот и ты с нами, Иуда.
Ласково похлопал его рукою по согнутой спине и, не глядя на учителя, но чувствуя на себе взор его, решительно добавил своим громким голосом, вытеснявшим всякие возражения, как вода вытесняет воздух:
– Это ничего, что у тебя такое скверное лицо: в наши сети попадаются еще и не такие уродины, а при еде-то они и есть самые вкусные. И не нам, рыбарям Господа нашего, выбрасывать улов только потому, что рыба колюча и одноглаза. Я видел однажды в Тире осьминога, пойманного тамошними рыбаками, и так испугался, что хотел бежать. А они посмеялись надо мною, рыбаком из Тивериады, и дали мне поесть его, и я попросил еще, потому что было очень вкусно. Помнишь, учитель, я рассказывал тебе об этом, и ты тоже смеялся. А ты, Иуда, похож на осьминога – только одною половиною.
И громко захохотал, довольный своею шуткой. Когда Петр что-нибудь говорил, слова его звучали так твердо, как будто он прибивал их гвоздями. Когда Петр двигался или что-нибудь делал, он производил далеко слышный шум и вызывал ответ у самых глухих вещей: каменный пол гудел под его ногами, двери дрожали и хлопали, и самый воздух пугливо вздрагивал и шумел. В ущельях гор его голос будил сердитое эхо, а по утрам на озере, когда ловили рыбу, он кругло перекатывался по сонной и блестящей воде и заставлял улыбаться первые робкие солнечные лучи. И, вероятно, они любили за это Петра: на всех других лицах еще лежала ночная тень, а его крупная голова, и широкая обнаженная грудь, и свободно закинутые руки уже горели в зареве восхода.
Слова Петра, видимо одобренные учителем, рассеяли тягостное состояние собравшихся. Но некоторых, также бывавших у моря и видевших осьминога, смутил его чудовищный образ, приуроченный Петром столь легкомысленно к новому ученику. Им вспомнились: огромные глаза, десятки жадных щупальцев, притворное спокойствие, – и раз! – обнял, облил, раздавил и высосал, ни разу не моргнувши огромными глазами. Что это? Но Иисус молчит, Иисус улыбается и исподлобья с дружеской насмешкой смотрит на Петра, продолжающего горячо рассказывать об осьминоге, – и один за другим подходили к Иуде смущенные ученики, заговаривали ласково, но отходили быстро и неловко.
И только Иоанн Зеведеев упорно молчал да Фома, видимо, не решался ничего сказать, обдумывая происшедшее. Он внимательно разглядывал Христа и Иуду, сидевших рядом, и эта странная близость божественной красоты и чудовищного безобразия, человека с кротким взором и осьминога с огромными, неподвижными, тускло-жадными глазами угнетала его ум, как неразрешимая загадка. Он напряженно морщил прямой, гладкий лоб, щурил глаза, думая, что так будет видеть лучше, но добивался только того, что у Иуды как будто и вправду появлялись восемь беспокойно шевелящихся ног. Но это было неверно. Фома понимал это и снова упорно смотрел.
А Иуда понемногу осмеливался: расправил руки, согнутые в локтях, ослабил мышцы, державшие его челюсти в напряжении, и осторожно начал выставлять на свет свою бугроватую голову. Она и раньше была у всех на виду, но Иуде казалось, что она глубоко и непроницаемо скрыта от глаз какой-то невидимой, но густою и хитрою пеленою. И вот теперь, точно вылезая из ямы, он чувствовал на свету свой странный череп, потом глаза – остановился – решительно открыл все свое лицо. Ничего не произошло. Петр ушел куда-то, Иисус сидел задумчиво, опершись головою на руку, и тихо покачивал загорелой ногою, ученики разговаривали между собой, и только Фома внимательно и серьезно рассматривал его как добросовестный портной, снимающий мерку. Иуда улыбнулся – Фома не ответил на улыбку, но, видимо, принял ее в расчет, как и все остальное, и продолжал разглядывать. Но что-то неприятное тревожило левую сторону Иудина лица, – оглянулся: на него из темного угла холодными и красивыми очами смотрит Иоанн, красивый, чистый, не имеющий ни одного пятна на снежно-белой совести. И, идя, как и все ходят, но чувствуя так, будто он волочится по земле, подобно наказанной собаке, Иуда приблизился к нему и сказал:
– Почему ты молчишь, Иоанн? Твои слова как золотые яблоки в прозрачных серебряных сосудах, подари одно из них Иуде, который так беден.
Иоанн пристально смотрел в неподвижный, широко открытый глаз и молчал. И видел, как отполз Иуда, помедлил нерешительно и скрылся в темной глубине открытой двери.
Так как встала полная луна, то многие пошли гулять. Иисус также пошел гулять, и с невысокой кровли, где устроил свое ложе Иуда, он видел уходивших. В лунном свете каждая белая фигура казалась легкою и неторопливою и не шла, а точно скользила впереди своей черной тени, и вдруг человек пропадал в чем-то черном, и тогда слышался его голос. Когда же люди вновь появлялись под луной, они казались молчащими – как белые стены, как черные тени, как вся прозрачно-мглистая ночь. Уже почти все спали, когда Иуда услыхал тихий голос возвратившегося Христа. И все стихло в доме и вокруг него. Пропел петух, обиженно и громко, как днем, закричал где-то проснувшийся осел и неохотно, с перерывами умолк. А Иуда все не спал и слушал, притаившись. Луна осветила половину его лица и, как в замерзшем озере, отразилась странно в огромном открытом глазу.
Вдруг он что-то вспомнил и поспешно закашлял, потирая ладонью волосатую, здоровую грудь: быть может, кто-нибудь еще не спит и слушает, что думает Иуда.
II
Постепенно к Иуде привыкли и перестали замечать его безобразие. Иисус поручил ему денежный ящик, и вместе с этим на него легли все хозяйственные заботы: он покупал необходимую пищу и одежду, раздавал милостыню, а во время странствований приискивал место для остановки и ночлега. Все это он делал очень искусно, так что в скором времени заслужил расположение некоторых учеников, видевших его старания. Лгал Иуда постоянно, но и к этому привыкли, так как не видели за ложью дурных поступков, а разговору Иуды и его рассказам она придавала особенный интерес и делала жизнь похожею на смешную, а иногда и страшную сказку.
По рассказам Иуды выходило так, будто он знает всех людей, и каждый человек, которого он знает, совершил в своей жизни какой-нибудь дурной поступок или даже преступление. Хорошими же людьми, по его мнению, называются те, которые умеют скрывать свои дела и мысли, но если такого человека обнять, приласкать и выспросить хорошенько, то из него потечет, как гной из проколотой раны, всякая неправда, мерзость и ложь. Он охотно сознавался, что иногда лжет и сам, но уверял с клятвою, что другие лгут еще больше, и если есть в мире кто-нибудь обманутый, так это он, Иуда. Случалось, что некоторые люди по многу раз обманывали его и так и этак. Так, некий хранитель сокровищ у богатого вельможи сознался ему однажды, что уж десять лет непрестанно хочет украсть вверенное ему имущество, но не может, так как боится вельможи и своей совести. И Иуда поверил ему, – а он вдруг украл и обманул Иуду. Но и тут Иуда ему поверил, – а он вдруг вернул украденное вельможе и опять обманул Иуду. И все обманывают его, даже животные: когда он ласкает собаку, она кусает его за пальцы, а когда он бьет ее палкой – она лижет ему ноги и смотрит в глаза, как дочь. Он убил эту собаку, глубоко зарыл ее и даже заложил большим камнем, но кто знает? Может быть, оттого, что он ее убил, она стала еще более живою и теперь не лежит в яме, а весело бегает с другими собаками.
Все весело смеялись на рассказ Иуды, и сам он приятно улыбался, щуря свой живой и насмешливый глаз, и тут же, с тою же улыбкой сознавался, что немного солгал: собаки этой он не убивал. Но он найдет ее непременно и непременно убьет, потому что не желает быть обманутым. И от этих слов Иуды смеялись еще больше.
Но иногда в своих рассказах он переходил границы вероятного и правдоподобного и приписывал людям такие наклонности, каких не имеет даже животное, обвинял в таких преступлениях, каких не было и никогда не бывает. И так как он называл при этом имена самых почтенных людей, то некоторые возмущались клеветою, другие же шутливо спрашивали:
– Ну, а твои отец и мать, Иуда, не были ли они хорошие люди?
Иуда прищуривал глаз, улыбался и разводил руками. И вместе с покачиванием головы качался его застывший, широко открытый глаз и молчаливо смотрел.
– А кто был мой отец? Может быть, тот человек, который бил меня розгой, а может быть, и дьявол, и козел, и петух. Разве может Иуда знать всех, с кем делила ложе его мать? У Иуды много отцов; про которого вы говорите?
Но тут возмущались все, так как сильно почитали родителей, и Матфей, весьма начитанный в Писании, строго говорил словами Соломона:
– Кто злословит отца своего и мать свою, того светильник погаснет среди глубокой тьмы.
Иоанн же Зеведеев надменно бросал:
– Ну, а мы? Что о нас дурного скажешь ты, Иуда из Кариота?
Но тот с притворным испугом замахал руками, сгорбился и заныл, как нищий, тщетно выпрашивающий подаяния у прохожего:
– Ах, искушают бедного Иуду! Смеются над Иудой, обмануть хотят бедного, доверчивого Иуду!
И пока в шутовских гримасах корчилась одна сторона его лица, другая качалась серьезно и строго, и широко смотрел никогда не смыкающийся глаз. Больше всех и громче всех хохотал над шутками Искариота Петр Симонов. Но однажды случилось так, что он вдруг нахмурился, сделался молчалив и печален и поспешно отвел Иуду в сторону, таща его за рукав.
– А Иисус? Что ты думаешь об Иисусе? – наклонившись, спросил он громким шепотом. – Только не шути, прошу тебя.
Иуда злобно взглянул на него:
– А ты что думаешь?
Петр испуганно и радостно прошептал:
– Я думаю, что он – сын Бога живого.
– Зачем же ты спрашиваешь? Что может тебе сказать Иуда, у которого отец козел!
– Но ты его любишь? Ты как будто никого не любишь, Иуда.
С той же странной злобою Искариот бросил отрывисто и резко:
После этого разговора Петр дня два громко называл Иуду своим другом-осьминогом, а тот неповоротливо и все так же злобно старался ускользнуть от него куда-нибудь в темный угол и там сидел угрюмо, светлея своим белым несмыкающимся глазом.
Вполне серьезно слушал Иуду один только Фома: он не понимал шуток, притворства и лжи, игры словами и мыслями и во всем доискивался основательного и положительного. И все рассказы Искариота о дурных людях и поступках он часто перебивал короткими деловыми замечаниями:
– Это нужно доказать. Ты сам это слышал? А кто еще был при этом, кроме тебя? Как его зовут?
Иуда раздражался и визгливо кричал, что он все это сам видел и сам слышал, но упрямый Фома продолжал допрашивать неотвязчиво и спокойно, пока Иуда не сознавался, что солгал, или не сочинял новой правдоподобной лжи, над которою тот надолго задумывался. И, найдя ошибку, немедленно приходил и равнодушно уличал лжеца. Вообще Иуда возбуждал в нем сильное любопытство, и это создало между ними что-то вроде дружбы, полной крика, смеха и ругательств – с одной стороны, и спокойных, настойчивых вопросов – с другой. Временами Иуда чувствовал нестерпимое отвращение к своему странному другу и, пронизывая его острым взглядом, говорил раздраженно, почти с мольбою:
– Но чего ты хочешь? Я все сказал тебе, все.
– Я хочу, чтобы ты доказал, как может быть козел твоим отцом? – с равнодушной настойчивостью допрашивал Фома и ждал ответа.
Случилось, что после одного из таких вопросов Иуда вдруг замолчал и удивленно с ног до головы ощупал его глазом: увидел длинный, прямой стан, серое лицо, прямые прозрачно-светлые глаза, две толстые складки, идущие от носа и пропадающие в жесткой, ровно подстриженной бороде, и убедительно сказал:
– Какой ты глупый, Фома! Ты что видишь во сне: дерево, стену, осла?
И Фома как-то странно смутился и ничего не возразил. А ночью, когда Иуда уже заволакивал для сна свой живой и беспокойный глаз, он вдруг громко сказал с своего ложа – они оба спали теперь вместе на кровле:
– Ты не прав, Иуда. Я вижу очень дурные сны. Как ты думаешь: за свои сны также должен отвечать человек?
– А разве сны видит кто-нибудь другой, а не он сам?
Фома тихо вздохнул и задумался. А Иуда презрительно улыбнулся, плотно закрыл свой воровской глаз и спокойно отдался своим мятежным снам, чудовищным грезам, безумным видениям, на части раздиравшим его бугроватый череп.
Когда, во время странствований Иисуса по Иудее, путники приближались к какому-нибудь селению, Искариот рассказывал дурное о жителях его и предвещал беду. Но почти всегда случалось так, что люди, о которых говорил он дурно, с радостью встречали Христа и его друзей, окружали их вниманием и любовью и становились верующими, а денежный ящик Иуды делался так полон, что трудно было его нести. И тогда над его ошибкой смеялись, а он покорно разводил руками и говорил:
– Так! Так! Иуда думал, что они плохие, а они хорошие: и поверили быстро, и дали денег. Опять, значит, обманули Иуду, бедного, доверчивого Иуду из Кариота!
Но как-то раз, уже далеко отойдя от селения, встретившего их радушно, Фома и Иуда горячо заспорили и, чтобы решить спор, вернулись обратно. Только на другой день догнали они Иисуса с учениками, и Фома имел вид смущенный и грустный, а Иуда глядел так гордо, как будто ожидал, что вот сейчас все начнут его поздравлять и благодарить. Подойдя к учителю, Фома решительно заявил:
– Иуда прав, Господи. Это были злые и глупые люди, и на камень упало семя твоих слов.
И рассказал, что произошло в селении. Уж после ухода из него Иисуса и его учеников одна старая женщина начала кричать, что у нее украли молоденького беленького козленка, и обвинила в покраже ушедших. Вначале с нею спорили, а когда она упрямо доказывала, что больше некому было украсть, как Иисусу, то многие поверили и даже хотели пуститься в погоню. И хотя вскоре нашли козленка запутавшимся в кустах, но все-таки решили, что Иисус обманщик и, может быть, даже вор.
– Так вот как! – вскричал Петр, раздувая ноздри. – Господи, хочешь, я вернусь к этим глупцам, и…
Но молчавший все время Иисус сурово взглянул на него, и Петр замолчал и скрылся сзади, за спинами других. И уже никто больше не заговаривал о происшедшем, как будто ничего не случилось совсем и как будто не прав оказался Иуда. Напрасно со всех сторон показывал он себя, стараясь сделать скромным свое раздвоенное, хищное, с крючковатым носом лицо, – на него не глядели, а если кто и взглядывал, то очень недружелюбно, даже с презрением как будто.
И с этого же дня как-то странно изменилось к нему отношение Иисуса. И прежде почему-то было так, что Иуда никогда не говорил прямо с Иисусом, и тот никогда прямо не обращался к нему, но зато часто взглядывал на него ласковыми глазами, улыбался на некоторые его шутки, и если долго не видел, то спрашивал: а где же Иуда? А теперь глядел на него, точно не видя, хотя по-прежнему, – и даже упорнее, чем прежде, – искал его глазами всякий раз, как начинал говорить к ученикам или к народу, но или садился к нему спиною и через голову бросал слова свои на Иуду, или делал вид, что совсем его не замечает. И что бы он ни говорил, хотя бы сегодня одно, а завтра совсем другое, хотя бы даже то самое, что думает и Иуда, – казалось, однако, что он всегда говорит против Иуды. И для всех он был нежным и прекрасным цветком, благоухающей розою ливанскою, а для Иуды оставлял одни только острые шипы – как будто нет сердца у Иуды, как будто глаз и носа нет у него и не лучше, чем все, понимает он красоту нежных и беспорочных лепестков.
Повесть «Иуда Искариот», краткое содержание которой изложено в этой статье, создана на основе библейского сюжета. Тем не менее Максим Горький еще до публикации произведения сказал, что понятно оно будет немногим и вызовет большой шум.
Леонид Андреев
Это довольно неоднозначный автор. Творчество Андреева в советские времена читателям было незнакомо. Прежде чем приступить к изложению краткого содержания «Иуды Искариота» - повести, вызывающей как восторг, так и негодование, - вспомним основные и наиболее интересные факты из биографии писателя.
Леонид Николаевич Андреев был человеком неординарным и очень эмоциональным. Будучи студентом юридического факультета, начал злоупотреблять алкоголем. Некоторое время единственным источником дохода для Андреева было написание портретов на заказ: он был не только писателем, но и художником.
В 1894 году Андреев пытался покончить жизнь самоубийством. Неудачный выстрел привел к развитию сердечного заболевания. На протяжении пяти лет Леонид Андреев занимался адвокатской деятельностью. Писательская известность к нему пришла в 1901 году. Но уже тогда он вызывал у читателей и критиков противоречивые чувства. Леонид Андреев с радостью встретил революцию 1905 года, но вскоре разочаровался в ней. После отделения Финляндии оказался в эмиграции. Умер писатель за границей в 1919 году от порока сердца.
История создания повести «Иуда Искариот»
Произведение было опубликовано в 1907 году. Сюжетные задумки пришли в голову писателю во время его пребывания в Швейцарии. В мае 1906 года Леонид Андреев сообщил одному из своих коллег, что собирается написать книгу по психологии предательства. Воплотить замысел ему удалось на Капри, куда он отправился после смерти жены.
«Иуда Искариот», краткое содержание которого представлено ниже, написан в течение двух недель. Первую редакцию автор продемонстрировал своему другу Максиму Горькому. Тот обратил внимание автора на исторические и фактические ошибки. Андреев не раз перечитывал Новый Завет и вносил правки в рассказ. Еще при жизни писателя повесть «Иуда Искариот» была переведена на английский, немецкий, французский и другие языки.
Человек дурной славы
Никто из апостолов не заметил появления Иуды. Как ему удалось войти в доверие Учителя? Иисуса Христа много раз предупреждали, что это человек очень дурной славы. Его следует остерегаться. Иуду осуждали не только люди «правильные», но и негодяи. Он был худший из худших. Когда ученики спрашивали Иуду о том, что побуждает его совершать ужасные поступки, он отвечал, что каждый человек грешен. То, что он говорил, созвучно было со словами Иисуса. Никто не вправе осуждать другого.
В этом философская проблема повести «Иуда Искариот». Автор, конечно, не сделал своего героя положительным. Но он поставил предателя в один ряд с учениками Иисуса Христа. Идея Андреева не могла не вызвать резонанс в обществе.
Ученики Христа спрашивали не раз Иуду о том, кто был его отцом. Тот отвечал, что не знает, быть может, дьявол, петух, козёл. Разве может он знать всех, с кем его мать делила ложе? Подобные ответы потрясали апостолов. Иуда оскорблял своих родителей, а значит был обречен на погибель.
Однажды на Христа и его учеников набрасывается толпа. Их обвиняют в воровстве козленка. Но человек, который уже совсем скоро предаст своего учителя, бросается на толпу со словами о том, что учитель вовсе не одержим бесом, он просто любит деньги так же, как и все. Иисус в гневе покидает селение. За ним следуют его ученики, проклиная Иуду. Но ведь этот маленький, омерзительный человек, достойный лишь презрения, хотел спасти их...
Кража
Христос доверяет хранить сбережения Иуде. Но тот утаивает несколько монет, о чем ученики, конечно же, вскоре узнают. Но Иисус не осуждает непутевого ученика. Ведь апостолы не должны считать монеты, которые присвоил его брат. Их упреки лишь обижают его. В этот вечер Иуда Искариот очень весел. На его примере апостол Иоанн понял, что такое любовь к ближнему.
Тридцать серебряников
Последние дни своей жизни Иисус окружает лаской того, кто его предаст. Иуда же услужлив с учениками - ничто не должно помешать его замыслу. Скоро свершится событие, благодаря которому его имя навсегда останется в памяти людей. Оно будет называться почти так же часто, как имя Иисуса.
После казни
При анализе повести Андреева «Иуда Искариот» стоит особое внимание уделить финалу произведения. Апостолы вдруг предстают перед читателями людьми трусливыми, малодушными. После казни Иуда обращается к ним с проповедью. Почему они не спасли Христа? Отчего не набросились на стражников, дабы вызволить Учителя?
Иуда навсегда останется в памяти людей предателем. А те, что молчали, когда Иисуса распинали, будут пользоваться почитанием. Ведь они несут по земле Слово Христа. Таково краткое содержание «Иуды Искариота». Для того чтобы сделать художественный анализ произведения, следует всё же прочитать повесть полностью.
Смысл повести «Иуда искариот»
Для чего автор в столь необычном ракурсе изобразил отрицательного библейского персонажа? «Иуда Искариот» Леонида Николаевича Андреева - это, по мнению многих критиков, одно из величайших произведений русской классики. Повесть заставляет читателя задуматься прежде всего о том, в чём истинная любовь, настоящая вера и страх перед смертью. Автор словно спрашивает, что скрывается за верой, много ли в ней истиной любви?
Образ Иуды в повести «Иуда искариот»
Герой книги Андреева - предатель. Иуда продал Христа за 30 серебряников. Он худший из всех, кто когда-нибудь жил на нашей планете. Можно ли испытывать к нему сострадание? Конечно, нет. Писатель словно искушает читателя.
Но стоит помнить, что повесть Андреева - это отнюдь не богословское произведение. Книга не имеет никакого отношения к церкви, вере. Автор просто предложил читателям взглянуть на хорошо известный сюжет с другой, непривычной стороны.
Человек заблуждается, полагая, что может всегда с точностью определить мотивы поведения другого. Иуда предает Христа, а это значит он плохой человек. Это говорит о том, что он не верит в Мессию. Апостолы же отдают учителя римлянам и фарисеям на растерзание. И они поступают так потому, что верят в своего учителя. Иисус воскреснет, в Спасителя уверуют. Андреев же предложил взглянуть на поступок и Иуды, и верных учеников Христа иначе.
Иуда безумно любит Христа. Однако ему кажется, что окружающие недостаточно ценят Иисуса. И он провоцирует иудеев: предает обожаемого учителя, чтобы проверить силу народной любви к нему. Иуду ждет жестокое разочарование: ученики разбежались, а народ требует убить Иисуса. Даже слова Пилата о том, что он не нашел вины Христа, никем не услышаны. Толпа жаждет крови.
Эта книга вызвала возмущение верующих. Неудивительно. Апостолы не вырвали Христа из лап конвоиров не потому, что верили в него, а потому что струсили - вот, пожалуй, главная мысль повести Андреева. После казни Иуда обращается к ученикам с упреками, и в этот момент он совсем не мерзок. Кажется, что именно в его словах истина.
Иуда взял на себя тяжкий крест. Он стал предателем, тем самым заставив людей очнуться. Иисус говорил, что виновного убивать нельзя. Но разве его казнь не стала нарушением этого постулата? В уста Иуды - своего героя - Андреев вкладывает слова, которые, возможно, хотел произнести сам. Не пошёл ли Христос на смерть с молчаливого согласия своих учеников? Иуда спрашивает у апостолов, как они могли допустить его смерть. Им нечего ответить. Они растерянно молчат.
